Похоронов, — именно он толкнул меня! — повёл ладонью, не прикасаясь к стеклу. И кошмарный кровавый портрет оплыл, стёк вниз влажными струями и уже там испарился.
Я забыла, что надо встать, так и сидела, опираясь локтями о пол, о красную дорожку на нём.
— Ты — чёртов маг из разных сказок, — охрипшим голосом обвинила я своего попутчика. — Ты — сраный гребаный маг из этого… гаррипоттера! А я схожу с ума, если уже не сошла совсем.
Он шагнул ко мне, протянул руку. Я вскочила сама, взвизгнула:
— Не прикасайтесь ко мне!
— Сама нарисовала? — спросил Похоронов, кивая на окно, сиявшее теперь девственной чистотой. — Или помог кто?
И тут меня заколотило в сухой истерике, без слёз.
— Ч-ч-то это? — без конца повторяла я. — Что это, твою мать, такое?! Во что меня втравили?! Почему?
Похоронов молча ухватил меня за локоть, впихнул в купе, заставил сесть. Сунул в руки горячий стакан в железном подстаканнике. Я отпила маленький глоток — кофе…
— Долго рассказывать, — начал Похоронов, и я навсегда запомнила, как он сидел тогда, — напротив, зажав между коленями узкие ладони в коросте застарелых мозолей. — Вкратце: вы угодили в прескверный переплёт, Римма. Вас спасают.
— Как?! — крикнула я. — Убивая моих родственников?
Он поднял одну бровь:
— Каких родственников?
— Тётю Аллу! Её нашли перед домом, выбросилась из окна! Ваших рук дело? И тот мужик во дворе дома на Республиканской! И жених на свадьбе, на Васильевском острове!! Что, сказать нечего?
Меня несло, я не могла остановиться. Да, доходит до меня на двадцатые сутки, да, первая реакция упасть и притвориться мёртвой, но очень уж вокруг всё целенаправленно и долго меня давило! Ситуация на работе, с лета вынимавшая по одной все жилы, труп во дворе, тётя Алла, Ольга, кот… Туман на вокзале! Похоронов в одном со мною СВ-купе! Страшная рожа на стекле окна в коридоре, мною же самой, между прочим, нарисованная пальцем по конденсату. Туман этот проклятый в окнах, будто окна залепили сырой ватой и отмывать не спешат!
Похоронов медленно свёл кончики пальцев, явно считая внутри себя до ста, затем тихонько выдохнул, смиряя рвущиеся на волю ласковые слова.
— Помните руины на месте вашего — и её! — дома во Всеволожске? — ответил он вопросом на вопрос.
Я помнила. Пепелище, остывшее так давно, что сквозь недогоревшие развалины проросли молоденькие деревца.
— Ваша тётя умерла. Сгорела в огне.
— А… а… а… — я замолчала.
Вспомнила застарелые ожоги на руке, свисавшей с носилок. И что хоронили в закрытом гробу. Алексей сказал, из-за столбика парковочного, на который бедная тётя, падая с такой высоты, напоролась лицом. Но, похоже, там было что-то ещё.