Но кожа осталась целой.
Партридж попытался встать, но Хорсли сбил его с ног. И поскольку всё это показалось ему недостаточно унизительным, он нанес Партриджу три-четыре сильных удара носком ботинка. По рёбрам.
За десять минут до этого в салуне было громче, чем под артиллерийским огнём. А теперь? Так тихо, что все, что можно было услышать, — это шорох штанин Хорсли и глухой стук его полированного ботинка, целующей плоть мальчика.
И самое печальное заключалось в том, что в этом переполненном салуне ни одна душа не решилась помочь Партриджу… так что он помог себе сам.
Его ребра пронзила боль, и он вскочил с пола, как пуля, вылетающая из пушечного жерла. Он поднялся так быстро и яростно, что даже старый крутой парень Том Хорсли не заметил, как летит дерьмо, пока оно не забрызгало его рубашку.
Партридж подошел и ударил его в лицо тремя сильными ударами справа. Затем левой с разворота, а затем еще один удар, от которого Хорсли удалось уклониться. Он пригнулся и пнул Партриджа в живот, и на этом, казалось, всё было кончено.
Партридж сложился, как зонтик, и сдулся, как воздушный шарик, проткнутый булавкой. И тут же Хорсли, чье лицо было перепачкано кровью, вытекавшей из разбитого носа и рассеченных губ, ударил потерявшего сознание Партриджа ногой. И швырнул бы его прямо в Землю Обетованную, если бы группа здоровенных скотоводов не схватила его пьяную задницу и не вышвырнула через двери салуна.
Но на этом всё не закончилось.
На следующий вечер, весь в жутко болящих синяках и отёках, Партридж заметил пьяного Хорсли, вываливающегося из соседнего салуна.
Когда тот попытался справить нужду в переулке, Партридж быстро подошел и ударил его коленом в пах, а затем — спиной о фасад галантерейного магазина и воздал Хорсли по заслугам.
А именно — пятнадцать сантиметров стали в брюхо.
Когда-то Кора подарила ему этот охотничий нож, и теперь он передал его Хорсли. Он всадил лезвие в живот и продолжал бить до тех пор, пока Хорсли не перестал визжать, и его лицо не стало белым, как просыпанная мука. Пока он не обделался и не упал на колени, а рука Партриджа не окрасилась кровью до самого локтя.
На следующий день он уехал из города.
В течение следующих четырех лет Партридж брался за все, что попадалось под руку. Он работал на пастбищах в Нью-Мексико и Техасе. Бок о бок с крепкими ирландскими иммигрантами прокладывал рельсы для железной дороги «Юнион Пасифик» в Вайоминге. Работал ночным пастухом и наездником в Северной Калифорнии. Рубил лес. Укрощал лошадей. И вот, наконец, на территории штата Юта, начал их воровать. Он связался с шайкой неудачников, у которых, казалось, общим было только одно — у них не было прошлого.