Толпа затаила дыхание, пока палач рассматривал свое творение — петлю ручной работы из тончайшей кентуккийской конопли, смазанную маслом до блеска. Его ловкие пальцы почти любовно прошлись по традиционным тринадцати оборотам петли, обвивавшим горло приговоренного, как тропическая змея.
Застучали барабаны.
Палач отступил назад и без дальнейших церемоний распахнул люк.
Раздался женский крик.
Люк открылся, и Партридж упал вниз на метр; петля туго затянулась, а шея треснула четко и громко, как пистолетный выстрел.
Где-то в толпе послышался плач. Мужчины негромко заговорили. Дети захихикали. Пожилая женщина упала в обморок, и ей бросились оказывать помощь.
Но постепенно, потихоньку, толпа расходилась; повозки были загружены, товары упакованы, и люди начали уезжать. Тело Партриджа слегка качалось на ветру, и присутствующий на казне врач подтвердил, что тот мертв.
Джон Пеппер был одним из первых, кто покинул площадь.
А одним из последних был высокий человек верхом на лошади. Но Пеппер этого не видел. Ведь если б видел, то понял бы. Понял уже тогда…
* * *
Крегер некоторое время просто смотрел на маршала. И было действительно трудно сказать, был ли он просто удивлен, слегка шокирован… или же хотел, чтобы Пеппер так думал. Если он действительно что-то скрывал, то держался сдержанно и осторожно.
— Чёрного Джейка повесили десять лет назад, маршал, и сейчас он гниёт в земле. Он не разгуливает по улицам. Удивлён, что вы этого не знали.
Сидя напротив шерифа в мерцающем свете масляной лампы, Пеппер неторопливо свернул сигарету.
— Я был там, когда его повесили, шериф. Или, по крайней мере, я был там, когда кого-то повесили. — Пеппер закурил сигарету и демонстративно выпустил дым в свинячью физиономию Крегера. — А вы там были? Вы его видели?
— Нет, не видел, — покачал головой Крегер.
— Тогда что, во имя всего святого, вы об этом знаете?
— Я знаю, что когда людей вешают, когда их казнят и должным образом хоронят, они не имеют привычки навещать людей по ночам. Насколько я понимаю, такое случается только в книгах.
Пеппер умел держать себя в руках. Возможно, десять лет назад он бы вскочил и дал по этой жирной морде Крегера за то, что он решил поумничать. А потом ещё приложился бы по этой свинье ботинками. И даже плюнул ему в лицо, сказав, что он — плод нечестивого союза его мамки и хлевного хряка.
Но сейчас он сохранял хладнокровие. Его лицо оставалось бесстрастным и непроницаемым, как мраморный бюст.
Тот, кто первым потеряет контроль в данной ситуации, проиграет.
Поэтому он спокойно продолжил:
— В то утро в Викенбурге стражники вывели осужденного с уже надвинутым на голову капюшоном. Поэтому узнать, кого именно повесили в тот день, не представляется возможным.