Но Даяна даже и не думает отвечать. Не думает ни спорить, ни перечить. Вместо этого она делает шаг к стоящему напротив меня дивану, кидает на него свою маленькую сумочку и неспешно вышагивает к барной стойке.
Я наблюдаю за тем, с каким безразличием она начинает хозяйничать среди бутылок, и у меня внутри начинается настоящий ураган, потому что я совершенно ничего не понимаю. Какого хера, мать вашу, происходит?!
Это проигрыш? Она сдалась? Отдала себя на милость победителя или же они с отцом затеяли очередное представление о том, как сильно он обо мне беспокоится?
— Шлюх, подобных тебе, не любят, малышка. Ими пользуются, а когда надоест, просто берут и выкидывают как ненужную вещь, — жалю её всё сильнеё и сильней. — Сначала тобой попользовался мой папочка. Откусил самый лакомый кусочек и без каких-либо угрызений совести подложил под меня, а затем снова забрал, чтобы как следует распробовать.
Я стараюсь выбить у неё почву из-под ног! Стараюсь надавить на самую болезненную точку, чтобы увидеть в её глазах хоть какие-то эмоции. Ненависть. Злость. Обиду. Боль.
«Ну же, Даяна! Дай хоть что-нибудь, за что бы я смог ухватиться!» — вопит мой внутренний голос.
Мне нужно найти в ней хоть одну слабую сторону. Определить брешь в столь безупречной защите. Понять, где именно начинается и где заканчивается её блеф, чтобы знать, за какие именно ниточки потянуть!
Но ничего не получается. Даяна наполняет первый бокал и сразу же его опустошает. Слегка кривится, выдыхает, вытягивает из распущенных волос небольшую заколку и на этот раз кидает в него несколько кубиков льда, прежде чем снова наполнить виски. Тонкие пальцы обхватывают широкий тумблер, и она с непринуждённостью простой официантки идёт ко мне, протягивая такую нужную выпивку.
— Что у тебя с руками? — смотрит Даяна на мои зарубцованные раны, и блестящие ониксы начинают прожигать во мне огромную чёрную дыру.
Как символично, что при первой же нашей встрече она заставляет меня вспомнить день своего ухода. День, когда я разгромил всё, что только попадалось мне под руку, только бы выкинуть из головы свою жестокую Иезавель*. Единственную женщину, которая сумела отравить всю мою жизнь.
— Не твоё дело, паскуда, — принимаю бокал дрожащей рукой и одним махом проглатываю прохладный алкоголь.
Нужно как можно быстрей успокоить вышедшее из-под контроля тело, потому что скоро я уже не смогу скрыть от Даяны пробивающие меня судороги! Нужно заглушить свой внутренний голос и тот невыносимый скул, с которым всё моё естество требует послать к чертям свои проклятые предрассудки и кинуться к этой женщине, сжимая в своих объятиях.