На следующий день я запланировал выход в море со своими воспитанниками, дабы провести "навигацкий экзамен", так что в Москву мы с Леклюзом отправились лишь двенадцатого числа, ближе к обеду…
…
Приехав в Москву, первым делом заглянув к Кожемякину, и обнаружил, что мой мастер обзавелся учеником, светловолосым парнем лет двенадцати. Своим прибытием я как раз оторвал их от урока математики. На мой вопрос, кто таков, дьяк Монетного двора пояснил, что этот один из учеников мастера Каспара Гануса, который ещё в начале осени разругался с ним и был выгнан на все четыре стороны. А так как это произошло при Иване, то он его и приютил у себя…
– О чем спор то был? – спросил я парня.
– Я мастеру Кашпир сказал: не годиться простая медь на стволы, вроде тех, что на Выксе льют, а он уперся. А когда не вышло, решил на мне злость сорвать, дескать, я со злобы чего-то в подсыпал. Если б не Иван Васильевич, убил бы насмерть.
– Так уж и убил бы? – произнес я, после чего повернулся к Кожемякину и спросил, – Что там вышло-то…
– До смертоубийства мыслю, не дошло бы, но зол был немец изрядно, – сказал Иван, – Он Государю похвалился, мол, хитрости, дескать, твои уразумел и скорострельные легкие пушки, что с единорогом на стволе, повторить может. Под это дело у меня полсотни пудов отходов от медных монетных полос выпросил. Да не вышло – с выксунских пушек и сорок выстрелов за полдюжины минут сделать можно без опаски, а у него на тринадцатом выстреле ствол раздуло.
– Он, поди, думал, что всё так просто…
– Так откуда ему знать-то, – усмехнулся Кожемякин, – Кроме тебя, только я да Тумай и ведаем, что к той меди добавлено, да как ее к отливке готовить.
– Однако не замахнись он на единороги, пушки вроде тех, что мы персами лили, у него вышли бы…
Кожемякин пожал плечами. Отливкой пушек он давно уже не интересовался, в первую очередь из-за простоты их устройства, больше тяготея к сложным системам вроде пулемета. Я же посмотрел на парня и спросил его:
– Звать-то тебя как?
– Андрей, сын Чехов.
– Как? – удивился я, и уточнил, – Чохов?
– Кто-то и Чоховым кличет, мне и так и эдак привычно.
Я повернулся к Кожемякину, сказал тоном, не предполагающим отказа: – Сего отрока я у тебя забираю, и не спрашивай меня почему…
– Вот беда! – Иван расстроился так, что у него даже плечи поникли, – А я то рассчитывал, что поможет он мне в одном деле многотрудном…
– Что за дело?
– Поелику по осени ты на Москве бываешь, то о всех делах важных велишь суда донесения слать, – пояснил Кожемякин, – А тут гонец прибыл, письмо привез, я его не вскрывал, но на словах он поведал, что нашли таки пески добрые стекольные на реке Гусь. Вот я и решил над печью для варки цветного стекла поразмыслить. Эвон глянь наброски…