В доме стало больше света и стиля. Исчезла ненужная старомодная помпезность и присущая толстосумам кичливость, которые так меня раздражали.
— Ли, ты просто великолепна!
Рэй, в серых брюках простого кроя с элегантным кожаным ремнем, светлой рубашке и удобных черных мокасинах, широко улыбнулся и протянул мне руку, помогая сделать последний шаг со ступеньки.
— Спасибо! — я подставила для поцелуя щеку, прижалась как можно крепче к его торсу и незаметно для остальных гостей нежно погладила то место, где под тонкой тканью находился его детородный орган.
— Линда…ты играешь с огнем! — прошептал он мне на ухо, аккуратно убирая мою руку со своих брюк.
— Я и есть огонь! — ответила я, одарив его пронзительным призывным взглядом.
Я сделала глоток холодного искрящегося вина и окинула взглядом собравшихся.
На уютном диване в стиле кантри, с широкими белыми подушками и плетеными боковинками, расположились наши родственники — Кевин, (который сердился на нас за то, что мы продолжали так его называть, игнорируя его новое имя Рашид), его беременная жена Мириам (мы звали ее Мэри, чем также вызывали гнев Кевина), которая, не смотря на почти два года жизни в Штатах, так и не отказалсь от хиджаба и платьев в пол, и Кэтрин, которая что-то быстро тараторила ей практически в самое ухо.
Мэри еще не очень хорошо говорила по-английски, и поэтому сидела со смущенным лицом, периодически поддакивая свекрови и кивая головой.
Моя принцесса вертелась на руках у Тайры, как юла. Ее милый лепет вызывал у няни приступы умиления и искреннего смеха.
— Добрый вечер! — поздоровалась я с гостями.
— Линда, детка! Прекрасное платье! — Кэтрин встала с дивана и обняла меня.
— У Рэя прекрасный вкус! — ответила я ей, обернувшись к мужу и подмигнув ему.
— Немного вызывающе, — буркнул Кевин, но, все же, встал и обнял меня.
— Не ворчи. Ты превратился в старикашку, — пришел мне на помощь муж, похлопав брата по плечу.
Мэри, которая всегда краснела при виде моих откровенных нарядов, и на этот раз залилась румянцем и смущенно отвернулась, очевидно, читая про себя суры из Корана и умоляя Всевышнего послать мне разум и прощение.
Я не сердилась на нее. Напротив. Мы как-то быстро смирились с новым образом жизни Кевина и не вмешивались в их дела.
Кэтрин, которая уже оплакивала сына, увидев его с женой в аэропорту сказала:
— Мне все равно, какую религию ты теперь исповедуешь, и каким именем зовешься. Я буду любить тебя, даже если ты решишь стать буддистским монахом или трансвеститом. Ты мой сын, и этим все сказано.
Тогда я в очередной раз убедилась в мудрости этой прекрасной женщины.