— Окей.
Аманда положила трубку, а я тем временем подошла к лифту. Теперь можно позвонить Мэнди. Наверняка, она уже подала в розыск. Я набрала ее номер и зашла в кабину.
— Линда, где тебя черти носят?! Я уже на уши все отделение поставила!
Миранда была в своем репертуаре — ни тебе «здравствуйте», ни «как дела?», сразу набросилась на меня с упреками. Никакого воспитания. Уверена, встреть она меня сейчас вживую — пустила бы в ход свои аккуратные кулачки с идеальным маникюром. Я посмотрела на свои обгрызенные ногти и тяжело вздохнула.
— Не кричи, у меня в ушах звенит.
— Где. Ты.? — Она раздельно произнесла слова в вопросе, усиливая эффект гневной интонацией.
— В лифте, спускаюсь в отделение.
— А где ты была до того, как зашла в лифт?
— Спала.
— Что?! Обалдеть! У меня тут разыгрывается драма, а она дрыхнет! Еще и в рабочее время. Ты что, заболела?
О Боже! Не хватало меня сейчас выслушивать пересказ драматических событий последних суток из жизни Миранды Лейк.
— Нет, я здорова.
— Немедленно спускайся, ты мне нужна! У Итона есть ребенок, ты представляешь?! — Миранда громко всхлипнула в трубку, заставив меня отодвинуть телефон от уха. — Сын, двух с половиной лет.
Это и есть твоя драма? Я сама выросла в семье с отчимом, и никогда не понимала воплей и истерик насчет того, что у кого-то где-то уже есть дети. Я ничуть не обделена отцовским вниманием. Пусть это внимание мне досталось от отчима. Но ведь отец тот, кто вырастил, а не тот, кто пожертвовал сперматозоид. Да и мама жила с Дэвидом, своим вторым мужем, в счастливом браке, в отличие от моего биологического отца-картежника. Что ж теперь, если не сложилось — дать обед безбрачия? Захотелось хорошенько треснуть Миранде по макушке.
Знала бы Мэнди, что в стенах больницы сейчас разыгрывается самая настоящая театральная постановка, умерила бы свои страдания. У меня то уж точно спектакль в двух действиях: часть первая «спасти умирающего Рэя», и часть вторая «влюбиться в умирающего Рэя».
— Мэнди, и что? — ответила я ей с раздражением.
Двери лифта открылись, выпуская меня в знакомый коридор родного отделения.
— Как что? Я не собираюсь ни с кем делиться. — Фыркнула моя подруга.
Как глупо, подумала я. Зачем его с кем-то делить? Он и так твой! Твой мужчина. И ЕГО отец. Это разные вещи.
— Мэнди, мне не до этих глупостей — устало ответила я, замерев в дверном проеме палаты номер 4003.
— Интересно, почему же? — недовольно пробурчала моя подруга.
— Потому что Рэя срочно прооперировали….и я в него влюбилась.
Я стояла на пороге его палаты и чувствовала, как слезы вновь подступают к горлу. Никогда раньше подобное зрелище не вызывало во мне жалости или сострадания. Обычная картина для хирурга — больной, находящийся в отключке под воздействием наркоза, с торчащей изо рта трубкой аппарата искусственного дыхания, обклеенный датчиками и проводами, с синюшной кожей и впалыми щеками. Кадр из моего будничного фильма, за одним исключением — это Рэй.