— Ребята, у нас плохие новости. Окружной прокурор выдвигает обвинения против Ноа. Вероятно, к концу недели ему придется сдаться полиции.
Гэвин не стал терять время даром.
После этого я отключился от всего и позволил своему одурманенному разуму увлечься наблюдением за быстрыми, изменяющимися облаками, формирующимися над горами и заливом. Я мог слышать только яростный, плачущий голос Куинна, но не слова, которые он произносил, как не слышал и горькие, короткие фразы Эша. Прошло совсем немного времени, прежде чем я совсем перестал слышать голос Эша в комнате.
Куинн подошел ко мне сзади, его отражение в стекле было туманным. Я повернулась к нему лицом. Его глаза были полны слез, лицо покраснело. Он выглядел сердитым, как будто хотел подраться со мной. Это заставило мои плечи напрячься.
— Этого не должно было произойти, — сказал он дрожащим голосом. — Мы не можем позволить этому случиться с тобой, Ноа.
Вид моего лучшего друга, разрушающегося под этим давлением, начал рассеивать туман оцепенения в моей голове. В груди запульсировала боль. Я почувствовал, как задрожали мои губы, когда ответил:
— Мы больше ничего не можем сделать, приятель.
— Мы должны, — Куинн не смог продолжить.
Он громко закричал, прижав сжатый кулак к губам, пока я не сделал пару шагов к нему с распростертыми объятиями. Он крепко обнял меня. Моя шея и плечо стали влажными от слез.
— Это еще не конец, — сказал Гэвин.
Каким бы печальным ни был его голос, в нем все еще горел огонь.
Я не стал с ним спорить. Я бы никогда не признался ни одному из них, но в тот момент в конференц-зале, ощущение, что я сдаюсь, наполнило меня сладким облегчением. Тюрьма была бы ужасна, но что еще было нового? В моей жизни всегда был ужас. Эта штука с рок-звездой – счастливый приз, который я никогда не должен был получать, не говоря уже о том, чтобы сохранить.
Люди пытались втоптать меня в грязь с тех пор, как я был ребенком. Поставить меня на место. Убедиться, что у меня не возникло никаких серьезных мыслей о том, кто я такой. И каждый божий день я сражался с ними. Некоторые дни были тяжелее других, это точно. И не было совершенной записи, о которой можно было бы говорить, но я боролся. И всегда обещал себе, что буду сражаться.
Но в тот момент больше не хотел драться. Я устал, эта битва была такой большой. И вообще, за что мне теперь сражаться? Группа, которая не хотела меня видеть. Карьера, которой не будет, как только осядет пыль. И пустая кровать, пустой дом. Что бы Лорел ни чувствовала ко мне, я не был уверен, что это спасет меня как преступную бывшую рок-звезду. Да и с какой стати? Она заслуживала гораздо большего.