— А третий вариант ты не рассматривала? — бесстрастные глаза филина воззрели на меня.
— Не думала, что скажу это птице, но просветите, ваше пернашество!
— Ерничаешь. Что за ведьмы нынче пошли, не-пу-теее-вые! — протянул филин. — Ты ведьма, дурья башка. Самая что ни на есть настоящая!
— Да ты, знаешь ли, тоже не лучше выглядишь, — огрызнулась я, проходя в комнату и наливая себе успокоительных капель. — Вот сейчас выпью, высплюсь и завтра тебя здесь уже не будет. Потому что люди не разговаривают с птицами. Точнее, люди-то могут с ними говорить, но птицы совершенно точно не должны им отвечать!
— Хорошо, я могу поухать, если тебе от этого полегчает. Но ты не человек, а ведьма. И должна принять свою силу, Эбигейл!
— Слушай. Стоп. Стоп. Если ты намерен тут ошиваться, и не привиделся мне, давай договоримся о двух вещах. Ты не разговариваешь при посторонних — это раз. И не называешь меня Эбигейл. Я — Элизабет Торнтон, все понятно?
— Понятно-то понятно, да вот только кроме тебя меня никто не слышит. Все будут думать, что ты сама с собой разговариваешь и споришь с птицей, которая молчит.
Это явно похоже на какой-то дурной розыгрыш, поэтому, не имея больше ни малейших сил ожидать, какие еще сюрпризы мне принесет сегодняшний день, я выпила капли и прямо в платье упала на постель и предалась беспробудному сну.
Разбудило меня мое воспаленное сознание в виде белого филина, бесцеремонно усевшегося на подушку, что лежала рядом, и теребившего крылышком мой нос. Я три раза громогласно чихнула, отчего птица едва не свалилась с кровати, но, тяжело похлопав крыльями, уселась обратно. Закрывшись подушкой, я под собственные гневные сопения старалась продолжить нагло прерванное занятие.
— Вставай, соня, — клюв пробрался под теплый полог. — Проспишь первый учебный день!
О боже… и правда. Сегодня же первый учебный день. Я недовольно выглянула из-под подушки и воззрела на птицу. Он был красивый: белоснежные перья без единого вкрапления других цветов, с огромными глазами цвета баклажана, взирающими на меня настолько осознанно, что стало страшно, изогнутым крючком клювом и большими красными лапками. Кажется, несмотря на то, что я все отрицаю, происходящее со мной — не игра воспаленного сознания. Я сурово сдвинула брови.
— А, пришло, наконец, осознание? — понял филин.
— Ты не исчезнешь просто так, да? — устроившись удобнее на подушке, спросила я.
— Не просто так, а никогда. Все, дорогуша, допрыгалась. Тебе присвоили хранителя, а, значит, мы с тобой теперь не разлей вода и лучшие друзья, — филин, совсем как человек, развел крыльями и сам развалился на подушке.