– Думаю, что детям в Африке он нужней, чем мне сейчас.
Кристофер рассмеялся и прижал меня ближе, на такое расстояние, что мы едва не касались друг друга бедрами. Он сделал это, чтобы иметь возможность прошептать мне на ухо:
– Мы оба знаем, что занят он сейчас совсем не детьми в Африке!
Не может быть, чтобы этому проходимцу все было известно. В любом случае, моя задача – уберечь тайну о Шарлин и как бы ни были задеты мои самолюбие и гордость, я не должна поддаваться на провокации.
– Я не понимаю, о чем вы, мистер Ален.
– Любите французские духи? – намекнул он.
– Шарлин – книга закрытая, – я вложила в голос всю убедительность, которой у меня не было.
– Вы, правда, так думаете? Или просто хорошо играете?
– Увы, актерским талантом меня природа обделила, – и это была чистая правда. Играть я не умела совершенно, а вот врать или приукрашивать вроде бы получалось и временами недурно. – Мы с Генри любим друг друга и счастливы вместе.
– Любите… счастливы… какое это имеет значение, если ты далеко не первая и никогда ею не станешь. Готова ли ты всегда играть роль второго плана?
– Вы, кажется, забываетесь. Я невеста мистера Эллингтона, нравится вам это или нет.
– Нет, не нравится, – прямо заявил он. – Тебе нужен сильный мужчина, властный, с железным стержнем, если ты понимаешь, о чем я.
Он многозначительно вздернул бровями. Меня даже затошнило от мысли об этом самом стержне, который, к слову, непристойно упирался мне в бедро.
– Вы это о себе?
– Почему бы и нет.
– Из невесты в очередь любовниц, которых вы ни во что не ставите? Я не могу вас понять. Либо вы непроходимо глупы, либо настолько самолюбивы и эгоистичны, что думаете, будто неотразимы до такой степени, что все женщины у ваших ног, стоит только поманить.
– Каждая имеет свою цену, – нагло заявил он. – И даже вы, мисс Уэйнрайт.
– Кажется, ваши ноги снова хотят почувствовать вкус моего каблука! – я остановилась и с вызовом уставилась на мужчину.
– Продолжайте танцевать, иначе гости подумают, будто мы любовники и что-то не поделили, – он был прав и, нехотя, я продолжила танец, моля, чтобы эта бесконечная музыка наконец-то закончилась. С этой минуты я буду ненавидеть песни Стинга. Все. До одной. – Я знаю, ты любишь пожестче, – его рука остановилась на моих ягодицах и с силой их сжала.
– Если вы сейчас же не уберете руку с моей задницы, я вам ее сломаю! – это не была пустая угроза. Я находилась на грани. Внутри меня кипела смола, готовая вылиться на голову этого заносчивого подонка. И только из данных Генри обязательств я все это терпела.