Ана (или птица?) закричала, срываясь вниз, перевалилась с потока на поток, нашла бесцветную реку, снова забросившую ее ввысь. Зависла высоко над плоской равниной, наслаждаясь музыкой ветра.
Хотелось больше впечатлений, скорости, стремительного движения. Она скользнула вниз, чтобы пронестись над горками из камней, и нырнула в узкую реку каменистого каньона. По бокам от нее тянулись стены из рассыпавшихся на тонкие пластины камней. Камней, похожих на спички с ровными, острыми краями.
После узкого Каньона ей снова захотелось ввысь. Высоко! Еще выше! Еще! Как только возможно. До предела изнывающих от напряжения крыльев, пока не потемнело в глазах, не стало хватать воздуха для дыхания, не пропал голос для крика.
Там, в невероятной вышине, замереть на грани между жизнью и смертью… и камнем свалиться вниз. Разве что-то может сравниться с подобным падением?
Ни банджи, ни затяжной прыжок с парашютом…
Оглохнуть от пронзительного, как визг, ветра…
Чтобы снова нырнуть в узкую реку каньона.
Наверное, полет стоил слишком много сил, откуда тогда появилось желание испытать мощь изогнутых саблями когтей и острого клюва? Зачем взгляд начал охватывать камни в поисках жертвы?
Только не это! Человеческая сущность, вплетенная в сущность степного орла, протестовала и боролась с призывом охоты, пока не закончился каньон и снова не открылась плоская равнина, которую, как и Песочницу великанов, не коснулась весна, словно дожди не нашли сюда дороги… Ана увидела врезанный в землю каменный крест Мадигве.
Птица застыла над таинственным местом, переваливаясь с одного потока воздуха на другой, и в музыке ветра Ана услышала два голоса, которые не смогла бы забыть или спутать ни с чем другим. Призыв двух камней, что она принесла в этот мир из другого… или вернула? Тонкие и удивительно чистые голоса грандидьеритов сверкали блестящими нитями в хоре других звуков. Нити тянулись к ней и касались земли с одного угла креста. Ближе и ближе выхватывало место соединения орлиное зрение, пока стремительным ударом не навалилась чернота, выбрасывая Ану из тела птицы на обрыв, к Истинному, державшему ладони на ее шее.
Почувствовав, что она вернулась, жрец тут же убрал руки и заставил оглушенную и растерянную девушку сделать несколько шагов от края обрыва.
— Что это было, — выдохнула она, не в силах справиться с переполнявшими ее чувствами.
— Видение. Что ты видела?
Как обычно, Истинный только спрашивал и если говорил, так только то, что считал нужным.
Почему ее не отпускало ощущение, что он знал, где летала птица Ана, и смотрел ее глазами? Или наоборот — птицей был Истинный и позволил быть вместе с ним? Или что-то показывал?