Дуся, судя по всему, выступала в качестве подсадной утки, подумалось мне, но немного позднее Кирилл опроверг это моё предположение. Оказывается его сестра долгое время встречалась с мертвецом и дело шло к помолвке. И вот, я смотрю на практически соломенную невесту**** и не вижу ничего. Ни боли, ни страдания, да даже признака легкой досады, нарушившей матримониальные планы.
Абсолютно бесчувственный вакуум и бездарная игра убитой горем пустышки.
Лихорадочный румянец ледяной принцессы алеет на щеках от возбуждения, грудь вздымается чаще положенного от пристального внимания, идеальные макияж и прическа, и пустые, ничего не выражающие глаза пираньи, лениво поджидающей у самого берега зазевавшуюся дичь на водопое. Серо-голубые, как у старшего брата, только у Кирилла глаза мерцают глубиной, меняя оттенок в зависимости от настроения, по ним можно прочесть его чувства, если знать, что ищешь. Сейчас они темно-синие, злые от тревоги за сестру, которую третий час допрашивают.
Я снова зевнула, да так, что из глаз брызнули слезы.
Оглядела комнату более внимательней, чем за всё время, что я сидела здесь. В дальнем углу стоит массивный стол, явно принадлежащий Артуру, вряд ли такой внушительный мужчина уместился бы за чем-то более хрупким. Возле него на стуле сидит Евдокия и прижимая к углу глаза платочек с вышитой монограммой Ильи изображает вселенскую скорбь.
Тёмный что-то лихорадочно пишет рядом с ними, попутно задавая вопросы ей и Виторо. Вот он оторвался на мгновение от бумаг и посмотрел на меня, поймав мой вопросительный взгляд. А затем поморщился, словно съел что-то несвежее и вернулся к своей писанине.
Стыд хлестнул меня раскаленной плетью по оголенным нервам, не знаю как другие, но вот Дуня заметила взгляд, которым меня одарил темный. Ехидно улыбнувшись, она бросила на меня такой триумфальный взор, как будто мы обе участвовали в конкурсе красоты и ей досталась корона, а мне швабра и веник, чтобы убраться после праздничного банкета.
Ей было невдомек, что меня в первую очередь волновало то, как я буду уживаться один на один со своей совестью и пока, это были мир и согласие, упрекнуть мне себя было не в чем.
Столы, стулья, шкафы с книгами, нагромождение папок, часы, лампы, канцелярские принадлежности, кожаный, но даже с виду неудобный жесткий диван, и, о чудо, огромное, ростовое зеркало, явный антиквариат. И это было заметно не только по старой, местами окислившейся бронзовой раме или потрескавшейся амальгаме у краев и даже по середине, просто от него за километр несло древностью и стариной.