Я спускаюсь вниз как раз тогда, когда мой телефон оживает мелодией. Давид звонит сообщить, что подъехал. Прощаюсь с дочкой и выхожу на улицу, выхожу за ворота и сажусь в знакомый черный лексус, в котором по-прежнему пахнет кофе. Я не придавала этому значения раньше, но сейчас запахи особенно раздражают мои рецепторы, а еще я понимаю, что пусть и подсознательно, но все же запомнила этот аромат кофе в машине Давида.
— Привет, — мужчина коротко здоровается и заводит автомобиль.
Мы выезжаем и мчимся по трассе. Я была бы не против поговорить в машине у дома, но понимаю, что это будет выглядеть странно, поэтому молчу. Удивляюсь только когда мы презжаем не в тот же ресторан, в котором уже были, а в небольшое простое кафе. Давид не ассоциируется у меня с этим бюджетным местом, но в силу последних событий осознаю, что здесь нас будут искать в последнюю очередь.
— Я устал от гонения сми, — спокойно говорит он и заказывает эспрессо.
— Мне персиковый сок, пожалуйста, — прошу я и жду, когда официант оставит нас, а Давид приступит к разговору.
— Я пытаюсь перекупить все фотографии и заплатить тем, кто слишком уж упрям. Несколько газет отдали все, что имели даже без компенсации, — он усмехается. — Оказалось достаточно надавить и сказать о возможном закрытии.
— А остальные?
— Несколько особенно весомых издательств требуют немалую компенсацию и один из журналов, — он замолкает. — Они не хотя денег. И я их понимаю. Это слава, деньги, это скандал, который возвысит их до небес.
— И как мы договоримся?
О том, что это, вполне вероятно, невозможно сделать, я даже не хочу думать. Давид, судя по всему, тоже, но все же он мотает головой и пожимает плечами, говоря:
— Я не знаю, Мила. Не знаю. В ближайшие дни, если не завтра, от них выйдет статья. Я думал о том, чтобы доказать поддельность фото, но это невозможно. Они настоящие.
— Но кто снимал? — растерянно спрашиваю я.
— Не знаю. Кто-то из наших конкурентов и недоброжелателей. Или твоих, или моих, или Димы.
— Мы должны выкупить фото, — решительно говорю я. — Сделать что угодно возможное и невозможное, но не допустить тиража.
— Я знаю, — он кивает. — И хочу этого точно так же, как и ты. У меня ведь тоже сын, помнишь?