Меня как молотом по голове шандарахнуло, ноги сразу отнялись, глаза закатились. Только и успела пальцы на его плечах сжать, забирая ткань в горсти. Аслан прижал к себе, приподнял, и в следующее мгновение я уже лежала под ним, на нашем стареньком диване, и вздрагивала от его касаний настойчивых, смелых, от его поцелуев, шепота его:
— Маленькая, маленькая такая, не бойся, я не буду, ты не хочешь? Я не буду, не буду, просто не могу больше, пиздец, не могу больше… Потрогаю просто, ладно? Пожалуйста…
И трогал, целовал, заласкивал руками своими, в бездну погружая, в огненную лаву, когда вокруг все горит. И ты горишь. И без его рук уже себя не мыслишь. Без его поцелуев. А он еще больше с ума сводит, шепчет, умоляет:
— Хочешь, просто так полежим? А? Тебе понравилось днем? Нет? Просто полежим, я тебя потрогаю, поглажу… Не бойся только. Хочу тебя, не могу просто, смотреть не могу. Больно…
Я чувствовала его напряжение, и прижимался он ко мне, между раздвинутых ног, очень даже однозначно. И неосознанно потирался твердой плотью в грубой джинсе о шов на моих домашних бриджах, не делая попытки снять в этот раз, просто прижимаясь ритмично и веско. А мне… Мне так понравилось это трение, эти удары, которые попадали туда, куда надо, прямо вот именно туда, что я, не понимая, что делаю, сама качнула бедрами навстречу, сама прижалась. Он замер, прекратив целовать, глядя на меня блестящими, отражающими огни гирлянд глазами, не веря, что я это делаю, сама. А потом прошептал, тихо и умоляюще:
— Хочешь? Можно просто… Бля… Умру сейчас… Просто потрогай, пожалуйста, пожалуйста…
И я, покоренная этим его молящим прерывающимся от желания голосом, протянула руку и потянула молнию его джинсов вниз. Сама.
Он опять толкнулся в мою ладонь уже, позволяя ощутить насколько там все серьезно. Болезненно серьезно.
— Возьми в руку, погладь, пожалуйста…
Он наклонился к моей шее, жадно всосал кожу, отпустил с причмокиванием, дыша тяжело и возбужденно.
И я погладила, с некоторым смущением и одновременно восторгом ощущая, как он становится еще больше в моей ладони. Еще под тонким трикотажем, который ужасно захотелось убрать с пути. И я это попыталась сделать, неумело и неловко дернув вниз за резинку трусов.
И тут же обхватывая ладошкой большой горячий член.
Алиев дернулся, перевел взгляд на мои пальцы, сжимающие его, потом на мое, наверняка красное от смущения лицо, и молча положил свою ладонь поверх моей. Направляя. Показывая, как надо. Я, сместившись чуть ниже для удобства, не смотрела туда, отвернулась, уткнувшись в напряженную шею парня, и только чувствуя, как он водит все быстрее и быстрее моей рукой по члену, как сильнее и сильнее колотится его сердце, как дыхание со свистом вырывается из груди, и не осознавая, что уже давно дышу ему в такт, одним с ним воздухом. Вдох-выдох, вдох-выдох… И тело мое двигается в унисон, между ног горячо и томительно, и хочется, чтоб снял уже с меня эти чертовы, так мешающие сейчас бриджи, чтоб сделал… Черт! Не знаю, что сделал, но чтоб унял эту боль, эту томную негу в низу живота, чтоб хоть пальцами провел там, где до этого, днем, проводил языком! Потому что уже этого одного хватит, чтоб опять сладко разлететься на кусочки. Потому что я с ума схожу от этих движений, скольжения своих пальцев по его члену, запахов его тела, становящихся все более густыми, все более насыщенными. И я не выдержала, куснула его в шею, сильно, со стоном, требовательно.