Неприметная тропа, по которой Архип возвращался на прииск Чеблаковский, ныряла в глухие распадки. Иногда как выпрыгивала на берег Амыла и шла густыми пихтачами, подступающими к самой воде. Тропой этой хожено-перехожено - ведь он был вольностарателем-бергало. На вольном старании работали единицы - дело это рискованное, все зависит от удачи. Немало старателей погибли в тайге при разных обстоятельствах. Вот и он чудом избежал смерти, а Никишке Суходольцеву не повезло. Хоть и человек был никчемный, а все же человек, Божье создание.
Архип не был слишком набожным, но здесь речь шла о загубленной человеческой жизни, причем загубленной хищником. Поэтому твердо знал, что убийцу нужно обязательно покарать, свершить правосудие. Тем более, что погибший был его напарником. А в тайге всегда действовал неписаный закон: сам погибай, а товарища выручай. Все осложнялось одним - урядник Федор Сазонтьев может ему не поверить. И действительно, с синяком-отеком на поллица, с ободранной левой половиной головы, он понимал, что рассказ о нападении медведя будет неубедительным. Первые мысли у каждого, кто услышит, будут примерно такие: не поделили золото, разодрались, и один другого прикончил.
- Ну да ладно, расскажу все подробно, покажу на месте: ведь видно, что зверь заломал бедолагу. И следы есть, и видно, что голова сзади прокушена-свернута, должны поверить, - утешал себя старатель, но на сердце скребли кошки.
Солнце поднялось уже высоко, ближе к полудню, когда Архип пришел на прииск. Вначале заскочил к себе в избушку, где жил бобылем-одиночкой. Бросил котомку с ружьем, сунул мешочек с песком и самородками в тайник-захоронку в углу, заткнул опять пучком мха. Внимательно посмотрел - все нормально, никогда не подумаешь, что здесь тайник. Этим тайничком-«сейфом» пользовался еще покойный родитель - он его и изладил.
Здесь же лежал и солдатский Георгиевский крест - награда отца с фронта. В 1916 году полк, в котором он служил, подвергся немецкой газовой атаке. В живых осталось около взвода полуживых солдат. Всех их наградили высокими наградами, вчистую списали-комиссовали и отпустили умирать по домам. Еще с полгода протянул бедолага-солдат: днями сидел на завалинке, часто и судорожно кашляя, багровея, выхаркивая черно-кровавые сгустки - остатки легких. А в одну из ночей тихо преставился, и остался Архип один как перст (мать умерла двумя годами раньше от чахотки, пока отец бился на фронте «за Веру, Царя и Отечество»). О покойных родителях в их доме-избушке напоминали теперь только занавеска на окне, которую покойница сама сшила, иконка в углу - благословение родителей матушки на свадьбу, да отцовский Георгий - вот и вся память.