Воспоминания вдруг прорвались все сразу, обретая четкость и ясность.
Она стояла босиком в моем кабинете, маленькая, дрожащая, неимоверно худая, настолько, что сквозь кожу отчетливо были видны синюшные вены и косточки, в тонкой полупрозрачной нижней рубашке, с трудом закрывающей колени. Она напоминала кого угодно, но только не самую могущественную северную ведьму. Я почти позволил себе сомневаться, остановило то, что охотники никогда не ошибались, и если Диана сказала, что привела Заклинательницу, значит, действительно привела.
Софи упорно смотрела себе под ноги, пряча ужасно тощие руки за спиной, не выражала никаких эмоций ничего не говорила и… От нее веяло холодом, диким, пронизывающим до костей, смертельным.
Первые три дня она была в этом странном состоянии, будто спала. Не поднимала головы, не разговаривала, просто кивала и молчала. Сид на все мои расспросы упорно молчала, говоря, что сама толком ничего не знает, что нашла ее на кострище в какой-то человеческой деревне, вытащила из огня и привела ко мне, что Софи — ведьма, из тех самых, которые действительно ведьмы, а не знахарки, и что девочка разговаривать в принципе умеет, вот только не считает нужным.
Первое время Софи пугалась и вздрагивала от каждого шороха, каждый громкий звук заставлял ее леденеть. Через три месяца я впервые услышал первый робкий ответ: тихое "нет" на вопрос знает ли она что такое морошка. Еще через три месяца мы наконец-то заключили с ведьмой обязательное соглашение перед Миротом, в храме Зимы. Тогда я отдал ей десять литкраллов переданных мне Епифанией. Умирающая Заклинательница хотела, чтобы ее преемница вскрывала один литкралл один раз в год в ночь после Кинара.
Я все еще не знаю, что именно в них находится.
Тогда она вела себя как послушница какого-то закрытого, строго храма, шарахалась и от мужчин и женщин, смотрела на все огромными перепуганными глазами, на лице, казалось, навечно застыло удивление, шок, отвращение и неприятие, непонимание. Она ни с кем не спорила, не возражала и не перечила, просто вставала и уходила, если что-то не нравилось. Она с трудом переносила снующих туда-сюда слуг, придворных, министров, она избегала праздников, ела исключительно у себя в комнате. Первый Кинар дался особенно тяжело, Софи появилась всего на несколько вдохов, чтобы принести Зиме клятву и позвать первую снежинку, и сразу же почти в панике сбежала. Заклинательница шарахалась и от меня, особенно если я пробовал шутить. Шуток моих девушка не понимала. Через два года стало легче, Софи начала более или менее походить на себя сегодняшнюю. Вот только, каждый раз, как я ее спрашивал о том, что с ней произошло, молчала, или отнекивалась, или прямо заявляла, что не хочет об этом говорить и закрывалась. Я словно каждый раз с разбега налетал на толстую ледяную стену.