У Джонса сейчас же явилась мысль о каком-нибудь несчастии.
– Что случилось? – Спросил он.
И не ожидая ответа, бросился бежать к келии, в которой находился Карлтон.
Через две минуты он вернулся бледный, как полотно.
– Улизнул, – сказал он, качая головой, – он теперь вне власти полиции и судей.
Билитиер, уступая первому впечатлению, тоже побежал, чтобы насладиться видом пустой комнаты.
Два или три полисмена при слове «улизнул» бросились на улицу, чтобы разгласить эту новость. Стефен последовал за Джонсом и защитником в комнату Карлтона.
Да, арестант улизнул. Он улизнул не в обычном смысле этого слова, как понимали его полисмены и толпа народа у входа в тюрьму.
Карлтон освободился от всех посредством смерти.
На простой кровати в этой келии лежали безжизненные останки того, что было Луи Карлтоном, действительно интеллигентного, преступного Луи Карлтона.
Весть эта произвела волнение, которое было сильнее того, которое бы произвел его действительный побег. Сначала, конечно, думали, что он принял яд, который он, вероятно, имел при себе; толпа, которая уже пустилась в погоню за беглецом, переменила направление и побежала за Джоном Греем, забывая, что известный лондонский доктор сэр Стефен находится в эту минуту в тюрьме.
Но самый искусный доктор не мог ничего сделать для Карлтона: он был мертв уже несколько часов. Он, вероятно, был уже мертв, когда Болер утром был у него и полагал, что он еще спит. Болер ни за что не мог простить себе, что он тогда не убедился, спит ли он, и первый не довел до сведения начальства о таком важном факте; приобретя себе таким образом некоторого рода известность.
Но более всех отчаивался конечно Джонс, главный надзиратель.
– Подумать только, я был настолько глуп, что дал обмануть себя! «Вам незачем быть таким строгим, Джонс, – сказал он мне с улыбкой, когда я обыскивал его, вы не найдете на мне ничего такого, что вы ищите». О, как я был глуп!
– Разве вы не обыскали его? – Спросил Билитиер.
– О, да, я его обыскивал. Но быть может я был не достаточно внимателен. В этом виноват его спокойный тон, которым он говорил со мною. Во всяком случае я не думаю, что в его карманах находился яд; я их тщательно выворачивал.
Пока он говорил, Стефен осматривал труп.
– В самом деле, – сказал он, – я не нахожу никакого следа яда. Или яд был принят в таком незначительном количестве и подействовал так быстро, что он не оставил никакого следа. Но возможно, что он умер естественной смертью.
– Ах! Если бы вы могли констатировать этот факт! – Вскричал смотритель.
– Здесь нельзя сказать ничего достоверною, – продолжал Стефен. Я только могу сказать, что я не вижу никакого следа яда.