Макон избегал в обращении к Эрику применять хоть какой-то титул. Если уж никак не удавалось выкрутиться, Макон обращался к нему по имени, хотя при этом на Эрике все еще оставалась одежда из черного шелка, в которую он, похоже, облачился еще в лагере Культа.
Одежда из ткани, предназначенной для королей, его осанка, врожденная властность в голосе и то, что именно за Эриком оставалось последнее слово в спорных вопросах – все это, фактически, сводило на «нет» попытки Макона не придавать значению тому, какая кровь текла в жилах Эрика и какую роль он играл для Гийлира.
Первым, кого видели эти люди, которые искали помощи, был Эрик. Именно он оставался среди них и распределял драконьи силы и составлял тактику. И все уже знали, что королева сильно ослабела и находилась на волосок от гибели. Такие вести не утаишь.
И как бы ни старался Макон, с каждым часом, что Эрик проводил среди людей, в их глазах Этель теряла власть. И с каждым часом, каждым подземным толчком, пророчество, которого столько лет боялись, пугало их всё меньше.
Даже если Этель и выживет, а с ней и мы, вероятность того, что после всего произошедшего драконы все еще захотят видеть ее на троне, уменьшалась с каждым часом. И это понимали и Эрик, и Этель, которая после неудачного Ритуала больше напоминала безвольную отчаявшуюся куклу, чем королеву. И Макон, чьи чувства теперь могли обернуться против него самого.
И, тем более, я.
В какой-то момент, устав и от сидения на жестком деревянном табурете, и от хождения из угла в угол, я отряхнула и перестелила королевские стяги, которых не брали даже годы заточения. Ткань была такой же мягкой, как и в лучшие свои годы. Она прямо манила завернуться в нее…
Одним словом, как только я это сделала, я тут же заснула.
Не знаю, как так вышло. Видимо, сказывался опыт сна в лесу под открытым небом. Не представляю, чтобы в прошлой жизни я могла вот так спокойно улечься на стягах и гобеленах, которые триста лет пролежали в каком-то подвале, и при этом преспокойненько заснуть! Однако, как ни крути, а организму требовался отдых, а еще, судя по всему, в Гийлире я могла спать даже стоя, при должном желании.
Разбудил меня скрип входной двери, хотя Эрик и старался быть тихим. Но дверные петли не смазывали, наверное, лет пятьсот, так что вряд ли бы ему удалось прошмыгнуть ко мне тихой мышкой.
Я тут же подскочила с бьющимся в горле сердцем.
Остатки сна еще владели моим сознанием, когда я посмотрела на собственные руки, удивляясь тому, что они оказались пусты. Ведь во сне я точно чувствовала тяжесть… Приятную тяжесть, из-за которой на душе разливалось тепло.