— Ты философ, — мягкие лучики нежной улыбки погладили Дениса. Ее планы стать достойной его как-то растворились. Она хотела коснуться пальчиком его губ, очертить скулы, записывая в память родные черты. «Записывая в память», — эта мысль отдалась непонятной болью… И хоть Денис не выпускал ее из рук, она отчетливо поняла, что это прощание. Предчувствие неотвратимого расставания сжало ей сердце. Не понимая, откуда оно — ведь Денис был с ней совершенно искренним — девушка хотела каждой частичкой себя запомнить его запах, вкус его поцелуя, уверенное тепло его рук. Денис…
— Я сейчас метнусь на охоту, добуду что-нибудь поесть, и мы устроим настоящий пикник. Проведем время так, как хочется, а не так как надо. Честно говоря, эти корпоративы на любителя. Ну там командный дух и типа хозяин не жмотится. Я наверно, постарел, — сокрушенно вздохнул он.
— Думаешь, тебе дадут? Обед, наверно, закончился…, - стесняясь проснувшегося чувства голода, вернула она диалог в русло еды. Если б не сделала этого она, желудок сам бы напомнил о своей пустоте недовольным бурчанием.
— Светлячок, а кто же мне откажет? Не грусти тут без меня, — с сожалением разжимая объятия, шутливо погрозил он пальцем.
— Денис, — испуганные мотыльки заметались в ее глазах.
— Это становится традицией? Денис — и догадывайся сам, что ты хотела сказать? — подтрунивая, он не мог удержаться от мальчишеской улыбки, делавшей его безумно притягательным.
Света взяла его кисть и показала на ссадины.
— Вот! Надо продецинфицировать. Как ты умудрился? — как маленькому, выговаривала она, сокрушенно качая головой, заставляя рот Дениса растягиваться до ушей. В каждом взрослом человеке прячется ребенок, которого распирает от проявления заботы и внимания к нему.
И Денис, при всей своей показной ироничности, не был исключением. В детстве его особо не баловали, мать предпочитала всю себя отдавать служению мужу. А Денисом занимались гувернантки, менявшиеся с незавидным постоянством — мальчик запросто мог перещеголять Кевина из кинохита «Один дома». Он и предпочитал лучше оставаться дома в одиночестве, чем терпеть гипертрофированную заботу нанятых воспитательниц, которые пытались из шкуры вылезть, лишь бы угодить.
«Светлячок, что ты делаешь с моей душой?» — изумленно задавал он невысказанный вопрос. Как же хотелось все время быть с ней рядом, ловить ее чистый, открытый взгляд! Но ради нее же самой нужно… хотя бы не распускать руки.
— Не волнуйся за меня, заживет все, как на собаке, — затолкав подальше сентиментальность, с привычной бесшабашностью отмахнулся он и направился к корпусам.