— Прочитала?
Вздрагиваю. Как-то быстро он справился.
— Угу, — бормочу, слезая с кровати. Почему-то наличие этого предмета мебели в непосредственной близости от Демида не на шутку меня нервирует. Хотя, конечно, это глупость чистой воды. Балашов уже два раза доказывал, что может отправить меня к небесам, и близко к кровати не приближаясь.
— Есть какие-то замечания?
— Нет. Все очень лаконично и по делу.
— То есть, мы можем давать ход этому пресс-релизу, если возникнет такая необходимость?
— Да. Конечно… И, Демид…
— Что?
— Спасибо, что помог разрулить это ситуацию.
— Я еще ничего не сделал.
Он пожимает широкими плечами, а я не знаю, что на это сказать. Да, по большому счету, еще ничего. Но я оценила его готовность встать на нашу защиту. Это подкупало. Как и многое из всего, что он делал. В такие моменты, как этот, я забывала о нашем прошлом. И просто радовалась, что у моей дочки такой отец. О том, как мне самой льстит его внимание, я старалась не думать. Это было совсем уж печально.
— Но сделаешь, если понадобится.
- Да. Тут ты права. Ради вас я сделаю все, что угодно.
— Ради Полинки.
— Нет. Ради вас.
Закусываю губу и старательно игнорирую стайки мурашек, побежавших по моей коже. Я не должна так реагировать. Но ничего… абсолютно ничего не могу с собою поделать. Потому что знаю — он не лукавит и сделает действительно все. Спасет меня от себя самой, если это потребуется. Спасет… от себя самой. В этом я убедилась лично. В снежном декабре. Четыре года назад.
Открываю глаза и поначалу не могу сообразить, где нахожусь. Спускаю ноги с дивана, в шею отдает тупой ноющей болью. Оглядываюсь по сторонам, и только теперь ко мне возвращается память, а вместе с ней и паника такой силы, что я не могу вдохнуть. Он так и застает меня. С лицом, перекошенным от ужаса.
Падает на колени и резким окриком приводит меня в чувство:
— Дыши!
Я втягиваю воздух с громким надсадным всхлипом. Легкие горят, и от боли у меня темнеет в глазах.
— Дыши! — повторяет зачем-то, как будто я сама не знаю, что мне это нужно! Бросаю на него яростный взгляд. И снова глотаю, пью воздух… Но боль в груди, кажется, становится лишь сильней, будто кто-то кромсает мою плоть тупыми ржавыми ножницами.
— Я хочу домой, — всхлипываю жалобно.
— Тебе лучше? — игнорируя мои слова, спрашивает Балашов.
— Я хочу домой! — говорю громче, замирая на краю истерики.
— Ты обещаешь, что оставишь ребенка?
Гляжу на него, открыв рот, и не могу выдавить из себя ни звука. Он чертов маньяк! Я боюсь его до дрожи в коленях. Но я не могу… не могу ему пообещать то, что он хочет. Мне кажется, в этом случае я совру не только ему. Но и ребенку, которому не могу… просто не могу дать жизнь. Всхлипываю и качаю головой из стороны в сторону. Балашов встает, опираясь одной рукой о пол, а я почему-то вздрагиваю.