На дощатый помост поднялась тоненькая девушка в белой блузке, с русой косой вокруг головы. Она была смущена непривычной ей ролью, яркий румянец заливал нежные щеки, лоб, по-детски тонкую шею. Осеннее солнце вдруг на мгновенье заглянуло в окна и осветило ее всю — от маленьких башмаков, едва выглядывающих из-под длинной темно-синей юбки до прозрачно-розовых ушей.
Павел Петрович пошел по рядам. Коста видел, как порою, подходя к ученику, он брал из его рук карандаш и что-то подправлял на листе бумаги.
В классе царила благоговейная тишина.
— Хетагурчик!
Коста обернулся, да так резко, что чуть не сшиб с ног респектабельного старичка в котелке и черном пальто с бархатным воротником.
— Дикий горец! — возмутился старичок.
Коста смущенно извинился, нетерпеливо поглядывая на ту сторону Литейного, откуда ему весело махали двое молодых людей.
— Городецкий! Борисов! — воскликнул Коста, разглядев лица товарищей. — Салам, салам!..
И быстро перебежал улицу.
— Что же ты земляков забыл? — упрекнул его Городецкий, студент-филолог, часто бывавший на собраниях кавказского студенческого землячества.
— Занятия, занятия… — оправдывался Коста.
— Занятия — это прекрасно, — согласился Городецкий, — но и без друзей жить нельзя.
— А кто сказал, что у господина Хетагурова мало друзей? — чуть усмехнувшись, возразил Борисов. — Не на нас же с тобой свет клином сошелся. — И, обратившись к Коста, добавил: — А мы вас недавно в землячестве вспоминали, Андукапар стихи ваши нам читал.
Коста вспыхнул. Ох уж этот Андукапар! И кто его просил?..
Еще в Ставрополе, в гимназии, Коста писал стихи, читал их на ученических вечерах, печатал в гимназическом «Люцифере». Но кто в юности не пишет стихов! Это были наивные детские вирши, о которых теперь вспоминается с улыбкой. Здесь же, в Петербурге, Коста часто казалось, что сам город подсказывает ему ритмы и рифмы, нашептывает строки. Конечно, и это еще очень слабо, подражательно. Русские слова не всегда подчинялись ему, он писал и рвал написанное, в который раз давая себе клятву никогда больше не браться за перо.
А потом садился и писал. Только в стихах мог он излить жажду подвига, томившую его.
Ах, Андукапар… Зачем он читал им?
— Стихи ваши сильны по духу своему, — сказал Борисов, почувствовав смущение Коста. — Только к чему эти красивые слова — «аккорд», «ланиты», «жертвенник», «бокал»… Борьба, о которой вы, судя по вашим стихам, мечтаете, — трудное, будничное дело, о нем надо писать строго, сурово.
— А подвиг народовольцев? Отдать жизнь хотя бы за один шаг к свободе! — живо отозвался Коста. Он был рад встрече с Борисовым. — Разве напишешь об этом простыми словами?