Михайловский вместо ответа беспомощно развел руками.
Коста. перевернул газетный лист, и взгляд его привлекла бутылка, а вокруг нее крупные буквы: «Лучший друг желудка! Вино Сен-Рафаэл. Остерегайтесь подделок! Превосходно на вкус…»
- Вот тут цензура не вмешивается, — весело сказал он. — Так что там еще нам инкриминируют?
— Номер 49 за 26 февраля. Две обзорные статьи: «Парвус. Мировой рынок и сельскохозяйственный кризис». «Экономические этюды и статьи. Владимир Ильин». Понимаешь, за критику путаника Парвуса нас никто не трогает. А вот за пропаганду трудов Владимира Ильина… Губернатор взбешен. Почитай-ка, что пишет Яков Подневольный.
— Да зачем читать, я почти наизусть эту статью помню.
— Но отвечать-то придется за каждую строчку! — строго сказал Михайловский и стал сам читать вслух: — «В ряде отдельных очерков г. Ильин дает обстоятельную критику теории народников и так как работа эта по полноте занимает выдающееся место в русской экономической литературе, то мы с особым удовольствием останавливаемся на рассматриваемом произведении. Народнические воззрения автор называет экономическим романтизмом… В противоположность народническому пониманию современности г. Ильин выставляет свое, но так как наш очерк вышел очень большим, то мы отсылаем читателя к самой книге».
— Вот и отлично! — прервал Коста чтение Михайловского. — Пусть почитают!
— Но ведь это и есть пропаганда?
— Несомненно! — засмеялся Коста.
— И опять: 8 мая. «Владимир Ильин. Развитие капитализма в России. Изд. Водовозовой».
— Ты хочешь, чтобы я выслушал все, что пишет Яков Подневольный? — устало сказал Коста — Но у меня хорошая память.
— Однако должен же кто-то писать объяснение! — рассердился Михайловский.
— Я предпочитаю писать статьи, — сказал Коста. — Но если ты так настаиваешь, я выслушаю.
— «Интерес темы, громадный фактический материал, которым пользовался автор, научный метод исследования и живое изображение — вот бесспорные преимущества работы г. Ильина…» Ну так как, Леваныч, будем мы отрицать, что наша газета пропагандирует революционные идеи и классовую борьбу, или не будем?
— Отрицай не отрицай, друг мой, цензуру не проведешь. Она в России подлая, но глупостью не отличается! Уволь меня. Я устал. Столько мне пришлось на своем веку объяснений и прошений писать! Прости, я пойду. Неможется мне…
Он уже направился было к двери, как вдруг она распахнулась и в комнату, запыхавшись, вошла пожилая полная женщина.
— Вы его погубили! — с порога крикнула она. — Вы! Где он? Почему его задержали у губернатора?
Коста молча глядел на супругу Евсеева, которую давно уже терпеть не мог. Сколько она причинила ему хлопот! Как же — хозяйка! Значит, он ее подчиненный, чуть ли не слуга. Но Коста хорошо помнил, что «бабе спустишь — сам бабой станешь». Видно, о таких вот бабах и сложил осетинский народ эту пословицу!