Босой, избитый,
В душе — обиды,
И грязь — на теле.
Жилось не сладко.
Из трещин в пятках
Лягушки пели…
Слова песни помнили все — и взрослые, и молодежь, и даже дети. А ведь то, что запоминается в раннем детстве, надолго остается в памяти.
Но вот как художника его знают мало. А он и картинами своими рассказывает о народной жизни, и ему хочется, чтобы люди видели ее, эту жизнь. К тому же он надеется после выставки продать несколько картин. На церковные заказы жить становится все труднее.
Накрапывал дождь, туча висела над городом. Во Владикавказе коротких дождей не бывает: если зарядит, то уж на несколько дней подряд.
Коста с тревогой поглядывал на небо. Неужели и завтра, в день открытия выставки, будет то же? Вот ведь какое невезение! В слякоть-то на выставку и вовсе никто не пойдет.
Он дошел до Атаманской площади. Неподалеку от виселицы, установленной здесь для острастки непокорных туземцев, на фонарном столбе была наклеена афишка об открытии его выставки. «Тоже место нашли!» — подумал он, но едва приблизился к столбу, как к нему подскочил городовой.
Коста молча наблюдал за ним.
Шевеля губами, городовой долго, изучал объявление. Потом вдруг с остервенением плюнул, сорвал афишку и втоптал ее в мокрую пыль.
Коста только рукой махнул. Видно, у него с полицией взаимная «любовь». Так и быть тому до самой, смерти.
К полудню дождь перестал, и Коста немного успокоился. Может, все-таки придут? И тут же мелькнула мысль об Анне: почему ее нет рядом в такой важный для него день? Люди говорят: разделенная радость — двойная радость, разделенное горе — половина горя.
Четвертый месяц пошел, как Анну увезли в Тифлис, а до сих пор ни слуху ни духу от нее. Здорова ли? Впрочем, случись беда, в городе сразу стало бы известно, — у дурных вестей длинные ноги. Так неужели просто забыла?
«Не думать об этом!» — строго приказал себе Коста и стал размышлять, как бы ему поприличнее одеться для открытия выставки.
Он заглянул в шкаф. Выбор, сказать прямо, был невелик — старенькая студенческая тужурка, которую он бережно хранил в память об академии — и все. Коста с сомнением оглядел ее: потерта, заношена.
Робкий стук в дверь отвлек его.
— А, Замират, заходи! — приветливо сказал Коста, увидев в дверях черноволосую девочку, нерешительно топтавшуюся: на пороге. Он не удивился ее приходу. Замират забегала часто.
В прошлом году, приехав в родной Нар, Коста, как всегда, навестил и старую, добрую Чендзе, когда-то заменившую ему мать. Впрочем, Чендзе была матерью не только для Коста. Несколько сирот вырастила она, а недавно снова взяла маленькую сиротку — Замират. Девочка хорошо чувствовала себя в доброй семье Чендзе, но Коста видел: постарела Чендзе, трудно ей справляться с хозяйством. Старшие дети выросли, у них свои заботы, а Замират еще нуждалась в уходе. И Коста увез девочку с собою в город, устроил во Владикавказский женский приют.