не встречающей оппозиции и сопротивления, а не о таковой воле,
вовсе не встречающей оппозиции. Удивительно, что к концу XIX века колониальное лобби, например в Европе, могло либо интригами, либо за счет народной поддержки втравливать нацию в еще более жестокую схватку за землю и туземцев во славу империи, притом что внутри стран так мало делалось для того, чтобы остановить или сдержать этот процесс. Однако сопротивление существует всегда, пусть даже и неэффективное. Империализм — это не только отношение доминирования, но также и специфическая идеология экспансии. Как Сили, к чести его, признавал, экспансия — это нечто большее, чем просто склонность, «это совершенно очевидно великий факт современной английской истории».* Адмирал Мэхэн (Mahan) в Соединенных Штатах и Леруа-Белью во Франции выражали аналогичные претензии. Экспансия может происходить с поразительными результатами только лишь потому, что у Европы и Америки была сила — военная сила, экономическая, политическая
и культурная, — достаточная для выполнения этой задачи.
Коль скоро мы принимаем базовый факт контроля Европы и Запада не-западным миром как факт — факт неизбежный, то достаточно часто происходят сложные и, я бы добавил, антиномичные культурные дискуссии. Нельзя сказать, чтобы это сразу же нарушило чувство суверенной стабильности и необратимости присутствия, но оно привело к появлению в западном обществе исключительно важного вида культурной практики, которое сыграло интересную роль в развитии антиимпериалистического сопротивления в колониях.
Читатели работы Альберта О. Хиршмана (Albert О. Hirschman) «Страсти и интересы» непременно
* Seeley. Expansion of England. P. 16.
вспомнят, как он описывает интеллектуальные дебаты, сопровождавшие европейскую экономическую экспансию: они исходят из аргумента (и затем консолидируются), что человеческие страсти в качестве метода управления миром должны уступить место интересам. Впоследствии этот аргумент с триумфом одержал победу, но к концу XVIII века он стал перспективной целью для тех романтиков, кто видел в интересоцентричном мире символ тупой, скучной и эгоистичной ситуации, унаследованной от прежних поколений.*
Позвольте мне распространить метод Хиршмана на вопрос об империализме. К концу XIX века английская империя неоспоримо господствовала в мире, и культурный аргумент в пользу империи работал в полной мере. Империя была реальностью в конце концов и, как сообщает Сили своей аудитории, «мы в Европе ... в большой степени согласны, что сокровище истины, составляющее ядро западной цивилизации, несоизмеримо важнее не только брахманского мистицизма, с которым ей пришлось состязаться, но даже и римского просвещения, которое старая Империя передала по наследству нациям Европы».**