Для начала я поерзала на сиденье и покашляла, чтобы не сразу пугать профессора громкими звуками.
Но, как назло, он как раз решил включить радио и кашля моего не услышал. Поискал по каналам и нашел тот, по которому без остановки крутят информацию о погоде, авариях и пробках на дороге. Вполне понятный выбор, если куда-то спешишь, но мне это еще раз напомнило о том, что надо вылезать, потому что с такой спешкой везти меня домой явно никто не будет.
Стараясь успокоить бешено колотящееся сердце, я приподнялась и медленно села, показушно хлопая ресницами и потирая кулаком глаз — мол, знать ничего не знаю, только что проснулась тут у вас на заднем сиденье. Не судите строго, а лучше подкиньте до дома.
Я очень боялась, что он заорет, увидев меня в зеркале заднего плана. Но произошло все с точностью до наоборот — заорала я.
Благим матом заорала — так, что у самой в ушах заложило. Так, как не орала еще никогда в жизни. Потому что то, что я увидела в этом самом зеркале заднего плана, не укладывалось ни в какие представления о нашей физической реальности и о том, что в этом мире бывает, а чего… просто не может быть.
Глаза. Те самые замечательные, пронизывающие глаза, в которые даже смотреть иногда было неудобно, до того красивые — вдруг сконцентрировались на мне и резко, в один миг… изменились.
Нет, не сузились или наоборот расширились от удивления.
Они физически стали другими — крупнее, ближе друг к другу, раскосые и хищные. Цвет и форма зрачков тоже изменились — из черных они стали темно-желтыми, сверкающими и вытянутыми вертикально, как у кошки.
Все эти детали я подметила, не прекращая орать во весь голос, сжимая побелевшими пальцами воротник пальто моего монстра-профессора.
Будто опомнившись, Макмиллан дернул руль в сторону обочины, на удивление точно и ровно на такой скорости выруливая на гравий.
— Ты что здесь делаешь?! — повернувшись, зарычал не своим, низким голосом, заглушая мои вопли…
Мне же было настолько страшно, что на его праведный гнев уже было начхать — единственной разумной мыслью было бежать отсюда, и подальше. Особенно, когда я увидела, что изменились не только его глаза, но и все лицо — посерело, черты заострились, огрубели… нос стал плоским, как у льва или тигра, челюсть же, наоборот, выпятилась далеко вперед, обозначив очертания клыков.
Больше всего он походил теперь на одного из тех преступников с картинок Ломброзо начала двадцатого века.
И это было слишком. Это было чересчур.
Проверять, что произойдет раньше — я сойду с ума или же он набросится и разорвет меня на части — у меня не было никакого желания, а потому, не дождавшись даже, пока машина полностью остановится, я дернула ручку дверцы, выкатилась на гравий, вскочила, подлетая над землей, и, не чуя под собой ног, бросилась под укрытие ближайших деревьев.