Ему больше не хотелось ее криков и животной откровенной возни; их он получил предостаточно. Хотелось трепета — с удивлением Глеб вспомнил о своем странном, ему самому непонятном желании ощутить трепет и волнение, какие испытывают влюбленные по отношению друг к другу. Секс, но больше чем секс; доверительная ласка и желание насытиться удовольствием партнерши, услышать, как ей станет хорошо оттого, что она с ним… именно с ним…
Хотелось отведать ее сладкой истомы, ее неги, увидеть, как она улыбнется после, облизнет пересохшие губы, все еще обнимая дрожащими руками его плечи. Хотелось, чтобы после она привлекла его к себе и поцеловала — так же страстно, как и до, благодаря за то, что они были вместе, и за то, что это «вместе» удалось и принесло удовлетворение.
Тайком, как вор, как задумавший дурное негодяй, чтобы никто не знал и даже не догадывался, что он, Сатана, Чудовище, способен на такое, хотел нежно ласкать женщину, не притворяясь бесчувственным куском дерьма, чтобы хоть на краткий миг, хоть самому себе показать, доказать, признаться — я не чудовище.
«Ну, как любовью-то заниматься, я еще помню, — мелькнуло в голове у Глеба, когда он опустился на тело девушки, устраиваясь меж ее послушно разведенных ног. Внезапно его охватил азарт, он едва не засмеялся, подумав, что Олечка даже рассказать не сможет, как Чудовище ласкал ее — с трепетом и осторожностью. — Тебе будет хорошо, обещаю.»
Горячая головка его члена прикоснулась к ее бедру, скользнула виз и надавила на раскрытые набухшие губки, отыскивая вход в узкое мокрое лоно. От поцелуев девушка потекла, запах ее возбуждения кружил Глебу голову, и казалось, этим пряным ароматом была напитана каждая частичка вдыхаемого им кислорода. Первое проникновение было неожиданно чувствительным, настолько, что Глеб не сдержался — застонал, как мальчишка, чувствуя, как ее тугая плоть обхватывает головку его члена, налитую кровью до каменной твердости, сжимает ее, и наслаждение, перемешиваясь с болью, переходит грань со страданием, но от этого не перестает быть ослепительно прекрасным.
Он вошел в тело девушки медленно, глубоко, вжался в ее раскрытые бедра, навис над нею, горячо дыша в ее сладкие губы, и снова поцеловал их — чтобы скрыть очередной свой стон, проявление своей слабости, которого он стыдился.
От неожиданно возникшей доверительной близости, от доверчивой податливости Олечки, целующей его с не меньшим пылом, Глебу показалось, что он сходит с ума, падает в пропасть. Гибко и плавно двигаясь над ее телом, прижимаясь животом к ее нежному животику, лаская ее кожу своей, Глеб закрывал глаза, чтоб забыть хоть на миг, что на ее глазах надета повязка. И весь пыл, с каким она ему отвечала, все нетерпение и ненасытная жадность, с которыми она приникала к нему, казались ему заслуженными. Как он хотел, чтобы эти страсть и желание были адресованы именно ему! Чтобы девчонка, постанывающая от осторожных проникновений в ее тело, хотела именно его — не анонимного любовника, с которым, быть может, никогда не увидится, а его, Глеба, — желала его, жаждала его!