Их желания на одной волне, резонируют, сплетаются, он кусал ее губы, до крови, и жадно слизывал, пьянея, дурея, доходя то точки не возврата. Арман несся на бешеной скорости, забыв про тормоза, их уже не было, они давно отказали.
Кровь из их искусанных губ смешивалась, пропитывая их насквозь запахом одержимости. Две крови соединялись, образуя нечто невероятно мощное по своей силе. Художник засунул руку под клетчатую юбку, сорвал трусики, наслаждаясь звуком разрываемой ткани. Лоно мокрое, горячее, нежное, оттянул ее голову назад, заглядывая в сапфировые глаза, там искрилось оголенное желание, необузданное, сильное. Просунул два пальца внутрь нее, глаза стали бездонными, они затягивали, приглашая исследовать глубину.
И шаловливые ручки уже расстегивали его ремень, обхватывают плоть.
— Какай вы большой, аппетитный, — говорит с придыханием, так что кровь закипает у него в жилах.
Вонзить. Обладать. Заклеймить собой. Все. Нет мыслей. Все подчинено инстинктам. Арман хватает ее под ягодицы, сдавливает их, стройные ножки обвиваются вокруг него. Губки исследуют его шею, кусают, вгрызаются, остервенело, болезненно-сладко.
— А что тут происходит! — знакомый голос, как ушат ледяной воды. Художник поворачивает голову, смотрит затуманенными глазами, и ничего не видит. Все померкло для него, кроме податливой, безумно желанной Жизель на руках. С трудом фокусирует взгляд на фигуре ректора. Морис стоит, скрестив руки на груди, бровь сдвинуты в одну сплошную линию.
— Добрый день, господин ректор, — пропела девушка лилейным голоском. Словно она и не обвивает своего декана, с кровью на губах, в расстегнутом лифчике.
Арман нехотя поставил ее на пол. И тут же пожалел о содеянном. Теперь из расстегнутой ширинки на обозрение ректора колом торчал член. Он попытался его спрятать, но плоть до сих пор так изнывала, так хотела вонзиться в Жизель, что никак не убиралась назад в штаны.
— Арье, вы перешли черту! — Морис прошел в кабинет, переводя взгляд, то на поправляющую одежду Жизель, то на Армана, сражающегося со своим членом. — Спрячьте уже наконец этот срам!
— Господин Буланж, я все объясню, — хотя художник и не представлял, что он собирается объяснять. Что его член по чистой случайности выпал из штанов?
— Вышло небольшое недоразумение, — Жизель смущенно улыбнулась, ее сорочка уже была застегнута на все пуговички. — Мы приносим свои искренние извинения.
— Легран, оставьте нас наедине, — пробасил ректор.
— Да, да, только помните, — она подошла к нему вплотную, мило улыбаясь, и моргая невинными глазками, — Что у всех у нас есть грехи за спиной. Иногда проще закрыть глаза на невинную шалость, чтобы не потревожить скелеты в собственном шкафу, — голос ее лился, словно сладкая песня.