Арман подбежал к Жизель — она едва заметно дышала. Сапфировые глаза блестели от слез.
— Все закончено, — прошептала, едва шевеля губами.
— Что ты сделала?
— Я отдала свою силу, слою темную суть, чтобы запечатать портал. Он больше не выберется оттуда… Хочу на воздух…
— Что с ними делать? — художник кивнул в сторону преподавателей.
— Они теперь безопасны и многое сотрется из их памяти…
— За то из моей ничего не сотрется! Статья найдется для каждого, — ухмыльнулась Габи. — Вы идите, я тут сама разберусь.
— Как ты собираешься объяснить это все? — Арман удивленно посмотрел на подругу.
— Это уже мои проблемы. Выметайтесь.
— Спасибо, — он благодарно улыбнулся. Подхватил Жизель на руки и понес к машине.
Бережно уложив на заднее сиденье, повез ее к Дамьену. В дороге муза заснула.
Три дня Арман не отходил от ее кровати, пока альфа выхаживал девушку. Она была едва жива. Нечто изменилось в ней, художник ощущал, словно умерла какая-то часть.
Когда по прошествии трех суток муза открыла глаза, Арман держал ее за руку.
— С возвращением, — улыбнулся, почувствовав как с души упал огромный груз.
— Ты тут! — в глазах появилось слабое сапфировое мерцание.
— Отдыхай и набирайся сил, художник нежно провел рукой по ее волосам.
Еще неделю они провели в стае у Дамьена. Пока Жизель окончательно не поправилась.
— Так у тебя теперь нет силы и крыльев? — они сидели у огромного старого дуба.
— Нет. Я теперь обычный оборотень, как и ты.
— Не жалеешь?
— О чем жалеть? Сила, власть — все пустое, — она положила голову на его плечо.
— Я рад, если теперь ты будешь жить в гармони с собой, — Арман вздохнул. Понимая, что время настало.
— С тобой, — прошептала с придыханием.
— Жизель… ты жива, нам всем ничего не угрожает. И теперь наши дороги расходятся, — заготовленные фразы давались с трудом. Но иначе нельзя было.
— Я не понимаю, — он подняла голову, всматриваясь в его лицо, пытаясь найти в глазах, опровержение словам.
— Не могу простить тебя. Ты играла жизнями на шахматной доске. Ты играла мной. Для тебя я был пешкой. Пусть потом все для тебя изменилось. Но я не могу закрыть на это глаза. Просто не могу. Пойми… — он встал, намереваясь уйти.
— Арман, я люблю тебя! — и столько искренности, столько теплоты было в каждом звуке родного голоса. Сердце художника разрывалось на куски.