Затормозить он сумел лишь у самого гроба. И тут же толпа отхлынула, оставив его одного.
Великий Дядя был бледен, худ, долговяз. Костлявые руки лежали на груди крестом. Заострившийся нос нависал над провалившимися губами.
Он был в белой ритуальной рубахе с широкими рукавами, с синей вышивкой на груди. От него пахло химикатами. Его опутывали трубки и провода, где пульсировала голубоватая жидкость.
Кожа была пергаментно-сухой… Но месяц? Нет, невозможно. Он бы покрылся трупными пятнами.
Сердце дёрнулось: почему покойник выглядит так, будто прошли положенные по обычаям Сороднения первые «тёмные» сутки?
И тут Вальтер разглядел наконец гроб и отшатнулся в испуге.
Гроб был двухместным.
Рядом с телом дяди располагалось ещё одно ложе с проводами… Это же!..
Вальтер оглянулся: бежать? Но куда? Толпа растеклась по стенам и словно бы караулила его.
Вот от неё отделились двое: высокий старик и девушка.
Может быть, всё объяснится сейчас? Может быть, он ошибся в своих предчувствиях?
Это же запрещено законом? Это же не гроб, это же некрофаг, где некробиоз тела приостановлен специальными препаратами! Где пародия на жизнь ещё теплится в извращённом симбиозе с машинами! Или — что это? Как? Почему?
Мысли бились, нарушая сердечный ритм. В запястье кольнуло. Потом ещё раз, ещё… Спецбраслет активировал медицинское приложение и впрыскивал в кровь антидепрессант.
Вальтер глубоко вдохнул, пытаясь выровнять дыхание, и чуть не уткнулся в белую шерстяную тунику высоченного старика.
— Это Изабелла Кробис, — сказал старик, кивая на девушку, метнувшуюся за его спину — только плеснула волна распущенных снежных волос.
Росту в старике было больше двух метров, крепкого, сухого. Он навис над Вальтером, как исхудавшая скала.
— Завтра в полдень она станет Изабеллой Ларго, — старик помедлил, разглядывая чужака. — А ты, кем бы ты ни был раньше, станешь для нас Вальтером Ларго, новым Великим Дядей. Тело Дяди умерло, но ты получишь память, что хранит наш род из поколения в поколение. Ты проведёшь здесь ночь. А потом она станет твоей женой.
Старик ухватил девушку за рукав и вытолкнул вперед.
Ей было… едва ли двадцать. Она была… Она…
Дыхание снова перехватило. Уколы в запястье посыпались, как горох. Вальтер пытался вдохнуть и не мог.
Он смотрел в искрящиеся инеем глаза, синие, в белых крапинках, смотрел на бело-голубые пушистые ресницы, на щёки, нежные, как молоко. Лишь карминовые губы девушки напоминали о живом токе крови, сама же она была прекрасна и совершенна, как лёд.
Но не холодна. Нет.
Ледяная принцесса дрожала, будто котёнок. Пыталась забиться за старика.