А здесь я получал женщину для себя, она будет спать в моей постели, любить меня, и станет частью меня, я смогу заботиться о ней и играть с ней, она станет радоваться, когда я буду приходить домой. В общем, как ты понимаешь, для меня это было все равно, что снова завести собаку. Тем более, мама любила Публия со всеми его недостатками, и я представлял, что моя жена будет любить меня так же, и мы будем счастливы, и у нас будут счастливые дети, и все такое.
При этом я, в отличие от Публия, например, перво-наперво даже собирался утруждать себя супружеской верностью, если только моя женщина не окажется страшна, как Катон-старший.
Я даже спросил у мамы, как сделать женщину счастливой. Мама не нашлась, что ответить. Она сказала:
— У разных женщин разное счастье.
Зато нашелся Гай, он сказал:
— Рожу свою волосатую побрей, чтобы она не испугалась.
Поразмыслив, я так и сделал. Самовыражение, конечно, прекрасно, но рациональное зерно в словах Гая было.
Впервые я увидел Фадию на помолвке. В ночь перед ней я совсем не спал, но и не пил. Мы ненадолго встретились с Курионом и кидали камни в Тибр. Курион тоже был исключительно трезв, но по своим причинам. Они с отцом в последнее время нашли общее увлечение, им стала политика, и Курион, судя по его настрою, собирался завоевать весь мир. Но, думаю, больше всего ему нравилось быть заодно с отцом.
Он сказал:
— И ты не боишься?
— Чего? — спросил я. — Гляди, как я далеко зашвырнул! И он еще скачет!
— Ну, — сказал Курион. — Что она крокодилица, к примеру?
— Я могу трахнуть что угодно, — пожал плечами я. — Это не проблема.
— Хорошо, но если она сварлива?
— А я пьяница и транжира. Нам придется смириться с недостатками друг друга.
— А не пугает тебя сама идея еще одного существа, которое поселится рядом?
Само предположение показалось мне диким.
— В том смысле, что она будет занимать место? Нет, мы с ней переедем в небольшом дом, вдвоем. Как настоящая семья. Ее отец богат, он купил нам дом, представляешь? Возьму с собой Эрота, и Варду, и…
— Нет, — резко оборвал меня Курион. — Ты не понял. Она станет жить с тобой, и будет частью всего, что ты делаешь, и ты не сможешь уединиться.
— Да почему? У меня трое братьев, я же нахожу время на себя.
— Это другое.
— У тебя какие-то с этим проблемы, — сказал я.
— А как же наше с тобой пьянство?
— Оно все равно теперь тайное. Какая разница, сколько человек будет о нем не знать?
— Настолько тайное, что мы сидим на берегу Тибра.
— А мы трезвые, — сказал я. — Вроде как. Я просто не помню.
Мы засмеялись, и Курион стукнул меня по плечу.