На что Антония, помолчав, сказала:
— Ты не думал поискать проблему в себе?
Я сказал:
— Знаешь, если дело в том, что люди, которых я люблю, умирают, тебе вряд ли что-нибудь угрожает.
Антония сказала:
— Дело в том, что люди вообще умирают, ты, идиот. И только великолепный Марк Антоний предполагает, что мир вращается вокруг него.
Я сказал:
— А если я тебя удавлю, это будет считаться моей личной трагедией?
Она надула розовый пузырь и лопнула его пальцем.
— Ты сам вполне можешь считаться своей личной трагедией, — сказала она.
И все в таком роде и в таком духе, короче говоря, наша брачная ночь запомнилась мне желанием разбить об ее голову нечто очень увесистое. И если сначала я хотел вставить в нее что-то большое, то потом только что-то острое.
В целом она еще пару недель не давала мне покоя и я, наконец, спросил:
— Жена, когда ты выполнишь свой долг супруги?
Она сказала:
— Да пошел ты на хуй, Антоний, — и ни одна жилка, ни одна мышца не дрогнула на ее безэмоциональном тупом лице. Но почему-то спустя пару секунд мы начали целоваться, так страстно, будто мечтали об этом всю жизнь. Постель — вот единственное место, где она была переносима, эта Антония Гибрида. Впрочем, если хочешь знать, какова наша кузина в койке, представь ее каменное выражение лица и жесткий, озлобленный взгляд, а потом добавь немного румян на щеки.
Но мне это нравилось. Впрочем, я не показатель: сложно представить женщину, которая не завела бы меня. Однако магия Антонии Гибриды действовала и еще на одного человека в этом мире.
Ну да ладно. Я получил эту очаровательную женщину и деньги, чего еще нужно было для счастья? Я приготовился кутить на все с Курионом, но появилось неожиданное препятствие — его увлечение Клодиями Пульхрами, ей и им. Или, как моя детка назвала их, когда я рассказывал ей и такую историю: Красавчиком Клодием и Красоткой Клодией. Ей очень нравится этот перевод их родового прозвища, и она использует его к месту и нет, припоминая этих интересных персонажей.
Короче говоря, в Красотке Клодии Куриону нравились красота с порочностью, идущие рука об руку, а в Красавчике Клодии — идея кидать зажигательные смеси в сенат.
Курион не давал мне покоя, трезвый или пьяный, он все время говорил:
— Ты не понимаешь, Клодий Пульхр — надежда нашего падшего общества. Он закончит, наконец, диктатуру отцов, он сделает небо землею!
— Правда? — спрашивал я. — Диктатуру отцов? Забавненько выходит, ты же всегда заодно со своим отцом теперь, разве нет? У вас одни цели!
— Да, — сказал Курион. — И папа тоже считает, что за ним будущее.