— Как я рад, что ты здесь!
— Совсем не похоже на ту хрень, которую ты мне заливал!
— Это нельзя передать! — сказал Курион восторженно. — Нельзя передать, что он творит с людьми!
— Артист! — сказал я. — Я думал, политики делают как Публий!
— Лгут и воруют?
— Пошел в пизду, — ответил я, и тут же услышал смех Клодия. Люди, передавая его из рук в руки, донесли Клодия до нас. Он смеялся, запрокинув голову, и, когда он попал ко мне, я крепко взял его за воротник.
Не помня себя, я выдохнул:
— Хочу быть тобой. Я хочу быть тобой! Как ты делаешь это?!
Красавчик Клодий захохотал, его острый кадык задергался, словно Клодий задыхался.
— Мастерство, сука, бля, не пропьешь, — сказал он и выкрикнул. — Ребята, сейчас будет настоящее мясо! Месиво! Месиво!
Толпа подхватила его вопли.
А Клодий Пульхр подался ко мне и шепнул:
— Дай им съесть тебя заживо. Вот и весь секрет. Пусть они прожуют тебя и проглотят.
Я так понял, что весь секрет в любви и вожделении. Но кто его знает, что на самом деле имел в виду Клодий Пульхр?
Вдруг он сунул мне в руку кинжал.
— А ты без оружия, Марк Антоний! — сказал он. — Это плохо! Вот теперь все хорошо! Все пиздато!
Рукоять кинжала была разогрета его ладонью, и я сжал ее, стараясь не упустить ни капли этого тепла.
Знаешь, что самое смешное, Луций, и одновременно со мной так бывает чуть ли не всегда. Я так и не понял, куда мы шли. Я пытался спросить у Куриона, но он был слишком взвинчен. Я пытался спросить у Клодия Пульхра, но его уже утянули дальше, он продвигался вперед и вперед, пока не возглавил толпу, которую прежде направил. Отличная метафора для власти, правда?
Но это незнание ничуть мне не мешало, я чувствовал себя важным, я чувствовал себя частью чего-то большого и очень сильного. Я мог бы делать ужасающие и потрясающие вещи, и я бы этого не осознал: ни повода для гордости, ни повода для позора.
В ту ночь (а была уже яркая, звездная ночь) мы, разогретые собственным дыханием и уже совершенно нетрезвые (даже те из нас, кто и каплей вина себя не подзадорил), шли вслед за Клодием долго, заводя плебейские песни и размахивая факелами. Все стало хорошо, лучше не бывает.
Я чувствовал себя, наконец-то, цельным.
Так что, когда мы увидели крепких вооруженных ребят, никто, в общем-то, не испугался. Их было меньше, но они были куда лучше экипированы.
— Пацаны! — закричал им Клодий Пульхр. — Бросайте нахуй свое оружие, а лучше бросайте своего папашу Цицерона и присоединяйтесь к нам! И мы дойдем вместе до самого Капитолия!
Но, наверное, ребятам хорошо платили. Во всяком случае, Клодий не успел объяснить им, что станет с папашей Цицероном, и ему пришлось выхватить меч. Я воспринял это как личное оскорбление. Так как изначально я находился ближе к концу шествия, а теперь конец стал началом, положение у меня было удачное для того, чтобы ринуться в бой.