Марк Антоний (Беляева) - страница 189

Габиний мне, в общем и целом, нравился. Он был несложный, добродушный человек, временами страшный тупица, но кто без недостатков, даже без этих вот самых?

Габиний частенько говорил мне:

— Марс именуется Слепым, потому что Марс не обещает тебе победу, только вечную войну. Он не знает, кто победит, и лишний раз ввязываться в сомнительные авантюры не стоит. Страдающий от Марсовой жажды найдет гибель быстрее, чем следует.

Но от какой только жажды я не страдал в этой жизни? От жажды войны, разумеется, я страдал тоже. Мне слишком понравилось побеждать, и останавливаться я не хотел. Кроме того, походы — это деньги, много денег, а я жаден и до них.

Как ты понимаешь, дорогой друг, смотреть дальше собственного носа было не в моих правилах, зато убеждать я умел. Так и получилось с египетским походом, который, в конце концов, привел Габиния в суд. Я часто вызываю восторг, но редко приношу счастье.

Словом, история вышла такая. После того, как у нас не случилась война с парфянами, которой я очень ждал, я пребывал в расстроенных чувствах. У евреев опять наступило их временное еврейское затишье, остальные народы Востока не демонстрировали обычной враждебности друг к другу, и я заскучал.

Некоторое время я надеялся, что Габиний соберется погонять арабов, единственную мою отраду, все таких же диких и необузданных, но вскоре стало понятно, что мы надолго застряли в Антиохии. Стареющий Габиний, казалось, радовался этому. Он закатывал грандиозные пиры, заплывал жирком и сетовал на то, что провинция приносит не так много дохода, как он ожидал.

Однажды мы с Габинием и еще парочкой серьезных офицеров возлежали в роскошном, слишком для нас просторном зале его резиденции, и я уговаривал Габиния пойти на арабов.

— Арабы, — фыркнул он. — Молодой Антоний, арабы — это не деньги, арабы — это проблемы.

— Это победа, — говорил я. — В череде твоих блестящих побед. Так ты приблизишь свой триумф, разве нет? Мы разгромили евреев, но этого мало. Восток при тебе станет мягким и покорным, как косский шелк. Дай Риму оценить твои благодеяния.

Габиний сам был страшный льстец и любил, когда льстят другие. Я быстро это усвоил, а фантазии у меня — хоть отбавляй.

Габиний все сомневался и мялся, мнения среди других офицеров разделились, и назревала горячая перепалка. Но вдруг быстрым шагом вошел раб, сообщивший что-то на ухо Габинию. Глаза у него расширились, он пошамкал слюнявыми после еды губами.

— Да? — спросил он. — Правда? Надо же.

Раб кивнул.

— Что мне передать, господин? — спросил он. Габиний почесал пухлую щеку пухлой рукой.