Гай был слабый, вялый, смотрел в одну точку. Я спросил его, что ему снилось.
Он посмотрел на меня безо всякого выражения и ответил:
— Отец.
— Живой или мертвый? — спросил ты с твоим обычным любопытством, ты подался к Гаю и поцеловал его в лоб.
— Ни то ни другое, — сказал Гай. — Как-то между.
— Прекратите его расспрашивать, — вздохнула мама. — Это сейчас неважно. Гай, чего ты хочешь?
Он посмотрел на маму и долго молчал. Я думал, он ничего не скажет.
— Фиников, — ответил Гай, наконец.
— А что делал отец во сне? — не унимался ты.
— Мучил меня, — сказал Гай. — Заставлял ползать на коленях и есть железо. От железа у меня болела голова.
Все молчали, а потом мама сказала:
— Что ж, как ты думаешь, если мы впустим сюда хотя бы немного света, твои глаза не будут болеть?
Что касается Публия, то в следующий раз, когда я бегал по нашему огромному саду, он долго наблюдал за мной и, когда я остановился, сказал:
— Марк, я, знаешь ли, не хочу заменить тебе отца.
— Правда? — спросил я.
— Да, — ответил Публий. — Мне достаточно стать твоим отчимом.
— А амбиций у тебя не так много, и как ты консулом-то стал?
Я сел рядом с ним на ступеньки у портика, вытянул ноги. Публий сказал:
— Твой отец был другим человеком, естественно, и тебе тяжело…
Я резко оборвал его:
— Вы похожи. В том-то и дело. Иногда даже до смешного доходит. Как дурацкая шутка.
Публий тоже вытянул ноги и посмотрел на бледное небо.
— Да, — сказал он. — Честно говоря, я тоже об этом думал. Наверное, поэтому мне кажется, что вы могли бы быть и моими сыновьями.
Я молчал.
— Твоим отцом я не стану, — повторил Публий. — Даже если мы с ним похожи. Но семьей мы стать можем.
— Да, — сказал я. — Ты любишь моих братьев.
— И тебя.
— Меня все любят.
— Кстати, ты отлично бегаешь. Знаешь, когда-то я был луперком. Тебе бы тоже не помешало об этом подумать через пару лет.
— Спасибо, — сказал я.
Вот так просто. Никаких особенных слов. Мы сидели в саду, и я подумал, что Публий, в конце концов, отличный мужик.
На следующее утро бегать я пошел не потому, что мне было больно, а просто так. От жажды движения, можно сказать.
Не знаю, что написать в завершении. Я люблю тебя, маленький брат.
Послание третье: Волчки и овечки
Марк Антоний брату своему, и без того все понятно.
Я все время пьяный, поэтому сны мне снятся тревожные и премерзкие, и я совершенно не знаю, что с ними делать. Они не забываются с рассветом, пробуждаются к вечеру, и, будто ночные цветы, принимаются источать свой мерзкий запах.
Мне удается на короткое время отогнать их, трахая кого-нибудь, что-нибудь пожирая и как-нибудь бухая, но когда сил совершенно нет, и я измотан, они возвращаются.