Я сказал:
— Какая погодка славная, замечательная, чудесная, удивительная, восхитительная, великолепная, потрясающая…
— Как твой словарный запас, — сказал Тисиад.
— Жаль, не все могут ею насладиться.
Мимо пятнистого, яркого носа Тисиада пролетел большой жук. Я засмеялся. Тисиад отшатнулся, прикрыл рукой нос.
— Принял за цветок, — сказал я. — А ты еще на нос свой что-то говоришь.
— Главное, чтобы ты меньше говорил о моем носе и больше — о Луции Юнии Бруте.
— Луций Юний Брут поднял восстание против царя Тарквиния Гордого…
— Не пересказ. Будь Луцием Юнием Брутом, Марк, мысли, как он.
— Ну я прямо не знаю. Такой это человек важный.
— Если хочешь стать важным человеком сам, привыкай думать как важный человек.
— А если я не этого хочу?
— А чего ты хочешь?
Я крикнул тебе:
— Луций, что мы будем делать, когда вырастем?
Ты тут же откликнулся:
— Бухать с дядькой!
Тисиад приложил руку к потному лбу, тяжело вздохнул.
— Чему ты, как старший брат, скажи на милость, учишь его? И кто тебя этому научил?
Я пожал плечами.
— Знание это само пришло ко мне, и, как Луций Юний Брут, я решил восстать против тирании, потому что…
Тут я цокнул языком:
— Потому что слово "честь" не было для него пустым, как и слово "свобода". Он знал этим словам цену, и знал, что цена эта больше, чем жизнь. И он не побоялся. Потому что только мечта о чести и мечта о свободе могут победить страх. А побеждая страх, мы не даем властвовать над нами. Побеждая страх, мы понимаем, что власть одного надо всеми — такая нелепица. Он первый увидел новый Рим, мечту о новом Риме, и он первый увидел старый Рим без полога страха. Он хотел, чтобы Рим был домом для храбрых мужчин и добродетельных женщин, но он видел, что царская власть порождает лишь трусов и трусих.
Я хотел сказать "шлюх", но вовремя прикусил язык.
Тисиад смотрел на меня во все свои маленькие, но очень внимательные глазки, на его мясистых губах играла легкая улыбка, делавшая его наружность чуточку приятнее.
— И вот он решил, что дело вовсе не в обесчещенной царским сыном Лукреции, а во всех них, и во всех нас до нынешних времен. Только разрушив царство можно произвести нечто большее, чем царство — место, где каждый гражданин обладает достоинством царя. Если так сильно было государство, где правил один единственный царь, то не будет равных государству, где каждый царствует над собой. Имя этому государству — свобода.
Тисиад два раза хлопнул в ладоши, и тоненькая улыбочка превратилась в здоровую, сильную и смешную улыбку.
— Прекрасно, Марк, не то, что я хотел, но очень занимательно. Ярко, я бы сказал. Признайся, ты не читал.