Помню, рабыня как раз меняла ему повязки, а ты уговаривал меня пойти с тобой в лес и поискать какие-то сокровища, о которых тебе рассказала самая старая местная женщина.
— Старуха, — сказал я рассеянно. — Это называется старуха.
Я в то утро чувствовал себя неважно — подрался с какими-то деревенскими молодчиками, да и от крестьянского вина раскалывалась голова. Наша повариха готовила патину с грушами, и пахло на весь дом, очень сладко и приятно.
— Гай, — крикнула мама. — Иди есть. Все почти готово!
Но он сказал:
— Еще минутку.
Я вдруг тоже обратил взгляд на экран, не знаю, почему. На экране Ромул и Рем (авторы мультика нарисовали их антропоморфными волками) с шутками и прибаутками строили укрепления вокруг Палатина.
— Сколько можно смотреть телевизор? — спросила мама. — Ты испортишь зрение, Гай.
— Тощая мразь все, что угодно может испортить, — сказал я.
— Марк!
— Что, Марк?
Как причудливо играет иногда с нами судьба, правда? Гай, недовольный, встал, запах патины с грушами усилился невероятно, и я облизывался, предвкушая отличный завтрак, ты дернул меня за ворот туники, я обернулся к тебе и сказал:
— Ладно, ладно, сходим, к бабке старой, к кому угодно!
— Да не к бабке! В лес! За сокровищами! И Гая возьмем!
— Тощую мразь?
Я обернулся к нему, в этот момент Гай наступил на пульт, валявшийся на полу, и случайно переключил канал. Показывали новости, и мы увидели кадры задержания заговорщиков. Публий шел первым в сопровождении самого Цицерона. Он улыбался прямо в камеру и, насколько я могу судить, оставался абсолютно спокойным.
— Магистрата Публия Корнелия Лентула Суру, — говорил диктор. — Препроводил на экстренное заседание сената консул Марк Туллий Цицерон.
— О боги, — сказала мама. Мы с ней переглянулись, будто мгновенно признались друг другу в том, что все знали.
— Проворовался, что ли? — спросил Гай, склонив голову набок. Он чуть отошел, чтобы нам было видно экран.
— Пропал, — сказала мама. — О Юнона Регина, сохрани его!
Я ясно видел лицо Публия, четко слышал слова диктора о заговорщиках, связанных с Катилиной, которые готовили государственный переворот. Но я все равно не верил, и не мог заставить себя поверить. Ведь, в конце концов, все произошло так просто и внезапно. Безо всякого шума.
Как я узнал потом, Публий и его доблестные союзники сами создали компромат, который их и погубил — письма галлам, которых уговаривали поучаствовать в их маленькой политической трагедии.
Очень глупо. Но глупости глупы всегда только из будущего. Иначе бы их никто не совершал в настоящем, правда?
— И что теперь будет? — спросил ты, так и не выпустив ворот моей туники, очень редко, во время страшных волнений, тебя еще дергало, мышцы ужасно и болезненно сводило, и теперь я чувствовал напряжение твоих рук, потому что ты меня не отпускал.