— А чего хочешь ты? — лениво спросил он. — Уйти? Так мы все равно догоним.
— Вылечи его, — я кивнула на Назара. — Вылечи, ты же можешь. И я покорно пойду с тобой, и безропотно сделаю все, о чем ты просишь. Только вылечи.
Карагач сплюнул сквозь зубы. Затем подошёл к Назару и наклонился. Развел полы разрезанной мной куртки, посмотрел.
— Он больше мёртв, чем жив, — посмотрел на меня. Я сильнее надавила на нож и почувствовала, как по животу бежит струйка крови. Карагач показал головой.
Он поставил у ног сумку, раскрыл её. Достал завёрнутый в тряпку нож, бутыль с мутной жидкостью. Обильно полил ею нож, живот Назара и резанул крест накрест. Я вскрикнула от испуга, уверенная, что он просто добил его. Назар потерял так много крови, что сейчас она почти не текла, края раны были практически сухими. Карагач плеснул в рану той же жидкости, осторожно извлек стрелы и отбросил их в сторону. Несколько минут манипуляций, и вот он уже штопает рану крупными кривыми стежками.
— Перевязывай сама, — сказал он, бросил мне кусок длинного полотна и баночку. — Мазь. Шлепни на рану не жалея.
Рана выглядела ужасно. Криво зашитый крест на плоти. Я вывалила мази, как можно больше, а потом перевязала его, без помощи было сложно, но обращаться к этим я не хотела.
— Пошли, — услышала я голос Карагача.
— И все? А как же…ну, волшебство?
Он криво усмехнулся. Присел возле раненого на корточки, приоткрыл его рот и, пробормотав несколько слов, дунул в него. Затем влил в рот жидкости из ещё одной фляжки и прикрыл его.
— Теперь точно все. Дальше его силы и желание жить, да воля богов.
Под укоризненным взглядом Карагача я расстелила нашу походную шкуру, что верой и правдой служила нам ложем все эти дни. Перевалила на неё Назара и запахнула её сверху, оставив его как в коконе. Выглядело это жутковато, я сразу вспомнила про саван, но отступать не стала, ему важна каждая кроха тепла, надеюсь, бури и правда закончились.
— Это лекарство? — кивнула я на последнюю фляжку, которая была в руках Карагача. — Тогда дайте сюда.
Он покорно отдал, а я воткнула её в снег рядом с лицом Назара, чтобы увидел сразу, если проснётся. Когда проснётся. А потом меня грубо дергают за руку, и я ухожу. Долго оглядываясь назад, туда, где на истоптанном и испачканном кровью снегу остался лежать Назар. До тех пор, пока он не растворяется в сверкающей белизне.
Тянется длинный и унылый спуск, Назар был прав, утверждая, что спускаться здесь легко. Лишь изредка приходилось скользить вниз по грубой веревке, в тех местах, где гора обрывалась резко, готовя нам западни. Я шагала безучастно и не глядя по сторонам, не раз и не два, спотыкаясь, падала, ловя укоризненные взгляды Карагача. К вечеру мы уже спустились за линию снега, воздух стал гораздо теплее, не так мерзли руки, варежки свои я потеряла и даже не могла вспомнить когда. Но какая разница? Мне не хотелось наслаждаться жизнью, ведь Назар остался на этой горе. Не скрываясь и не петляя, мы шли очень быстро. Я спала, ела еду, которую мне давали, не чувствуя вкуса. Если мне что и подмешивали, я этого не замечала, я и так пребывала в спасительной апатии.