Всего восемьдесят лет! Какие-то жалкие восемьдесят лет запрета не искоренят в преступниках жажды наживы. В моем мире работорговля запрещена уже несколько столетий, а все равно находятся уроды и торгуют людьми! В основном женщинами и детьми, кто не может оказать реального сопротивления.
— Меня некоторое время держали в комнате. Дверь не открывалась изнутри, но не была заперта снаружи, — вспомнила я, думая что же еще мне можно было ей сказать. Про иномирность я рассказывать не стану даже под страхом смерти. Тогда они поймут, что меня точно никто искать не будет и со мной можно не церемониться. — Они думали, что я немая. И не смогу никак защитить себя.
— Почему ты решилась на такой отчаянный поступок? — спросила попечительница. Я завидовала ее сдержанности и холодности. Было заметно, что Минт Шатрэн ей очень дорог, но она все равно снизошла до открытого нейтрального диалога со мной. Это было нечто невозможное. И я говорила правду.
— Меня собирались передать в ночь полнолуния. Они говорили, что должны заплатить мной за какую-то услугу в прошлом, а если не заплатят, то очень сильно пожалеют. Он очень мстительный.
— Кто он?
— Я этого не знаю. Они с придыханием говорили, что Он. Никаких уточнений.
Сам Шатрэн больше не вставлял телепатических комментариев в наш разговор. Он безмятежно спал в больничной кровати, укрытый одеялом, а не куском тонкой ткани, как я. Мне даже подушки не положили. Но я не в обиде. Меня не четвертовали сразу же, как только поймали на покушении на убийство, не наказали за кражу драгоценных эликсиров и даже позволили высказаться в свою защиту. Можно было сказать, что мне фантастически повезло.
Председательница тоже замолчала, погрузившись в глубокие раздумья. Что-то мне подсказывало, что она уже давно на ректора Алгарсиса компромат искала, и вот настал ее звездный час. Мне не нравилось, что кто-то будет пировать за мой кровавый счет, но сегодня я была виновата не меньше. Кажется я чуть было не убила невиновного!
— Госпожа председательница, — кротко позвала я женщину и дождалась, пока она обратит на меня внимание. — Верните пожалуйста, хотя бы, браслет. Он должен защищать от подчинения разума. Я очень боюсь снова стать марионеткой. Это так страшно. Пожалуйста, верните.
— Алгарсис использовал против тебя подчинение? — удивленно спросила председательница. Она до того заинтересовалась моими словами, что казалось уже ручки потирала от нетерпения.
— Нет, — я помотала головой. — Не он. Алгарсиса я видела только один раз, когда он пришел за мной в аудиторию зельеварения.