Мне ненавистен этот город,
где ты жила, где ты росла,
где вдруг нагрянувшее горе
глотками полными пила.
Не выдержала и сбежала
одна — куда глаза глядят!..
Сквозь неумолчный шум вокзалов
без направлений, наугад...
Пылали над землёй зарницы
высоким плазменным огнём...
И надо ж было так случиться,
что встал я на пути твоём.
Встал, как живое отраженье
твоей судьбы в иных мирах,
стал для тебя я, как спасенье,
и сам презрел безумья страх...
В суровом жизненном просторе,
где все расписано судьбой,
свела нас не любовь, а горе,
не счастье сблизило, а боль...
Подъехав к зданию конторы, Анатолий Петрович вышел из машины и направился в свой кабинет не порывисто, как обычно, а не спеша, словно ещё до конца не определился в своём решении по отношению к Марии. Он прошёл по длинному внутреннему глухому коридору, показавшемуся после улицы мрачноватым, больно уж тёмным, и по бетонной лестнице с покрашенными белым суриком металлическими поручнями поднялся на второй этаж. Секретарша Светлана Георгиевна, женщина бальзаковского возраста, высокая, статная, с русыми волосами, туго собранными на затылке в пучок, с голубыми близорукими глазами, при появлении начальника встала и с вопросительно вытянувшимся лицом замерла. Анатолий Петрович на секунду задержал на ней ничего не значащий, прямой взгляд и попросил:
— Будьте добры, пригласите ко мне Марию Васильевну! Срочно!
— Она куда-то вышла!
— Так найдите! Тоже мне проблема!..
В кабинете Анатолий Петрович не сел за стол, а подошёл к окну, из которого открывался вид на дорогу, ведущую к автобусной остановке, и стал, как в то утро, когда увидел идущих вместе своего заместителя и новую работницу, смотреть отстранённо на улицу, словно хотел сравнить первые душевные ощущения к молодой особе с сегодняшними, ставшими стремительно развиваться после недавней ночи то ли любви, то ли страсти, то ли просто желания здорового мужского организма обладать молодым телом приглянувшейся женщины. Ушёл в свои раздумья так глубоко, что даже не расслышал, как скрипнула дверь и вызванная им Мария Васильевна вошла. И только когда она, постояв минуту, другую, решилась деланным кашлем напомнить о себе, Анатолий Петрович, повернулся, поймал её недоумённый взгляд и, продолжая хранить молчание, жестом руки пригласил сесть за стол, а сам стал ходить по кабинету, потом остановился и, нежно улыбнувшись, не отрывая глаз от её красивого лица, как само собой разумеющееся, сказал:
— Мария, понимаешь, мне буквально полчаса назад в райкоме партии неожиданно предложили возглавить совхоз, тот самый, в который мы вчера с инспекцией работы нашего механизированного отряда ездили. По дороге я тебе ещё говорил, насколько крепко душой врос в это хозяйство, поскольку свой трудовой путь семнадцатилетним пареньком в качестве скотника начал именно в нём, когда оно было лишь одним из отделений совхоза “Ленский”, которое на протяжение целых пятнадцати лет возглавлял мой отец. Помня об этом и переживая за то плачевное состояние, в котором он оказался по вине власть предержащих, я не смог отказаться. Но переехать снова из города за более чем сто километров в посёлок жить и трудиться я хотел бы именно с тобой! Поэтому, очень тебя прошу... — тут он вдруг замолчал, словно удивился сам своей смелости в решении такого важного вопроса, как супружество. Но, коль нырнул в реку, то надо было и выныривать, чтобы плыть и плыть по волнам неоглядного жизненного моря, и он, лишь выдохнув, закончил выражать мысль: — Пожалуйста, выходи за меня замуж!