— А реплику можно? — злорадно и нагло улыбаясь, с самодовольным видом оглядев всех присутствующих на совещании коллег, напыщенный, как хорошо откормленный гусь, спросил Бахтин.
— Валяйте, Семён Викторович! — в душе уже еле сдерживая себя, чтобы не ответить своему заместителю, как он того заслуживает, но все же более или менее спокойно разрешил Анатолий Петрович.
— Значит, словно в сорок первом году, когда фашистские войска стремительно приближались к столице, мы, образно говоря, заколотим двери конторы и все окна досками крест-накрест, да ещё и напишем плакат, что все ушли на фронт? Я правильно понимаю?
— Если вам это в самом деле придаст силы и вдохновения, чтобы прополоть хотя бы половину от того, что я постараюсь сделать, то можете на самом деле заколачивать двери и писать свой плакат!
— А что, вы сами тоже выйдете в поле? — удивился Бахтин.
— Обязательно! Причём в первых рядах!
После такого ответа главному зоотехнику ничего не оставалось, как наглухо замолчать и, нервно сев, закинуть ногу на ногу А Анатолий Петрович уже более мягким голосом снова спросил:
— Ещё какие-нибудь реплики есть? Или даже предложения?
Но поскольку после директорского твёрдого заявления, не терпящего возражения, о выходе на прополку в кабинете повисла глубокая тишина, Анатолий Петрович, в душе почти успокоившись, сказал:
— Ну, если больше никто не желает высказаться, то на этом совещание объявляю законченным! Все, кроме коменданта и председателя профсоюзного комитета свободны, верней, должны до конца рабочего дня провести в трудовых коллективах разъяснительную работу о важности спасения погибающей капусты. И предупреждаю, что, не приведи Бог, если хоть один находящийся у вас в подчинении человек без уважительных причин посмеет не выполнить мой приказ!..
Председатель профсоюзного комитета Григорий Николаевич Авдеев был мужчина пенсионного возраста, полный, с “пивным” животом, с обрюзгшим синеватым лицом, на котором, заплывшие жиром тёмные глаза выражали лишь психологическую усталость. И не случайно, ибо был он большим любителем гульнуть по любому мало-мальски значимому случаю, за что и поплатился увольнением с прежней руководящей должности, на которой проработал не один десяток лет в местном сельпо. А сидящая рядом с ним комендант управления Дина Степановна Яшина, женщина пятидесяти лет, высокая, с пышной грудью, как у дородной хохлушки, с круглыми, удивительно синими глазами, которым чёрные подковки бровей придавали выражение строгости, покорно ждала, что же ей скажет не по возрасту суровый, в чём она только что убедилась, директор...