Исходившую от изумрудной травы и всё больше разворачивающейся листвы пряную свежесть и влажность лёгкий ветерок вбирал в себя и своими невидимыми крыльями приятно обдувал лица, словно неугомонный мальчишка, весело играя волосами. Вскоре дорога, миновав старую, заброшенную водонапорную, сложенную из красного кирпича и напоминавшую крепостное укрепление высокую башню с проржавевшей железной конусообразной крышей, давно облюбованную зимующими грачами, картаво кричавшими на всю округу, перелетавшими в поисках пищи чёрным облаком по улице, на которой располагался зерновой ток, свернула в короткий проулок. По обе стороны его почти вплотную друг к другу стояли саманные однотонно побеленные дома, но все, как один, с шиферными кровлями и со стенами, толщиной не менее, чем в добрый метр. Это позволяло, каким бы трудно переносимым знойным ни выдалось лето, до самой жёлто-лиственной осени сохранять в комнатах живительную, благодатную прохладу.
За немалое дорожное время родным можно было много о чём поговорить, но все, словно в рот воды набрав, молчали. При этом каждый думал о своём, верней, о том, что тревожило душу, занимало сознание. Уже на остановке, перед самой посадкой, мать отвела Марию в сторонку и вкрадчиво тихим, дрожащим голосом сказала:
— Дочка, я понимаю, что ты уже взрослая, и если там, на чужбине, решишь выйти замуж, то выходи, но только, прошу тебя — не за якута!
— Хорошо! На этот раз пусть будет по-твоему! Но ответь, пожалуйста, чем тебе не пришёлся по нраву этот северный народ?
— При чём тут это? Я ведь даже ни одного живого якута и в глаза-то не видела! Просто, коль мы по роду-племени русские, то и должны до конца жизни своей оставаться ими, свято помнить и хранить верные заветы наших дорогих предков! Ты меня понимаешь?
— Понимаю! — повеселевшим, приободрившимся голосом ответила Мария. — Только, милая мамочка, во-первых, якуты в большинстве, как и мы с тобой, православные, а во-вторых, после того, что произошло на моём личном фронте, я даже и думать не хочу о каком-либо замужестве! Пойдём, вон сельчане уже в подошедший автобус садятся!
— Подожди минуточку, успеем! Дай я тебе в дальнюю дорогу перекрещу! — и сделав это, со слезами на и без того заплаканных глазах, промолвила: — Пусть хранит тебя Господь, дочка!
У самых дверей, следуя бытующей в народе с незапамятных времён поговорке: “Долгие проводы, лишние слёзы”, — Мария, поочередно быстро обняв готовых разрыдаться родителей, с болью в сердце произнесла: “Вы, дорогие мои мама и папа, за меня сильно не переживайте! Верьте не верьте, но несмотря на то, что я еду в далёкие, суровые края, меня почему-то никак не покидает ощущение, что у вашей младшенькой дочери на новом месте всё сложится хорошо! И обещаю о своей жизни и работе как можно чаще вам писать! Ну, а через год, заработав положенный отпуск, сразу же навещу! Держитесь, мои любимые!”