Решив первую задачу по созданию уюта, Мария загорелась желанием навести свой порядок и в остальных двух комнатах. Но в местных — ни в сельповских, ни в продснабовских — магазинах спальной и гостиной мебели не было. Убедившись в этом, она попросила мужа достать её в городе. Анатолий Петрович находился в дружеских отношениях с таким же, как он сам, молодым начальником управления районной торговли. Но когда по телефону обратился к нему с просьбой о мебели хотя бы для гостиной, то тот лишь пообещал из осеннего привоза зарезервировать её, а продать, поскольку практически весь потребительский бытовой товар в то советское время был строго лимитирован, сможет только по соответствующей разнарядке райкома. При этом намекнул, что поскольку Анатолий Петрович находится у первого секретаря в известном фаворе, то считает, что на его соответствующее заявление будет высоким начальником без каких-либо проблем наложена необходимая резолюция.
Следя за хлопотами жены, Анатолий Петрович радовался им, ибо понимал, что у него, наконец, появилась женщина, самостоятельно взявшая все непростые заботы по дому на себя и таким образом негласно распределившая семейные обязанности, словно в глубокой древности: женщина заботится о том, чтобы, образно говоря, в доме не погас очаг, а мужчина — о хлебе насущном... Несколько дней назад она пришла из магазина взволнованная, со следами слёз на пылающих щеках, и стала ходить взад-вперёд по большой комнате в глухом молчании, сцепив перед собой руки, нервно подрагивая подбородком, словно была готова вот-вот горько, на всю квартиру разрыдаться! Анатолий Петрович был не на шутку встревожен состоянием жены, и ему ничего не оставалось, как спокойно, но не без внутренней тревоги тихо спросить:
— Мария, что случилось? Будь добра, объясни!
Но вместо ответа она порывисто подошла к нему с продолжающим дрожать мелко-мелко подбородком, с глазами, полными справедливых, но горьких слёз, и, как ни пыталась сдержаться, но всё же, горько уткнувшись головой в твёрдую грудь мужа, взяла да и расплакалась, при этом её хрупкие плечи судорожно содрогались, а руки безвольно повисли вдоль стройного, но как бы враз ослабшего тела. Анатолий Петрович, нежно обнимая и гладя по голове жену, стал её успокаивать:
— Ну, что ты, родная, что ты так расстроилась! Я же с тобой! Ты мне очень дорога! Ну, хотя бы перестань плакать, милая!
И она понемногу взяла себя в руки и, утерев глаза чистым носовым платком, быстро-быстро, словно боялась, что её перебьют и она так и не сможет высказать самого главного, заговорила: