— Понимаешь, я сегодня в обед забежала в промышленный сельповский магазин и тотчас заметила, как все находящиеся в нём женщины стали сначала нагло — в упор! — разглядывать меня, потом специально громко, чтобы я могла всё слышать, как сороки, затараторили между собой: “Ну, теперь понятно, почему он бросил жену с ребёнком — захотел молодого девичьего тела... Подлец, да и только!” И сказано это было с таким ясным намеком, что как будто тебе не тридцать лет, а все пятьдесят. Ну и, конечно, ты ещё и окаянный развратник! От жгучей обиды мне захотелось, как в детстве, горько разрыдаться, но я всё-таки нашла в себе силы даже виду не показать, что глубоко оскорблена. Наоборот, показала им, этим жестокосердным посельчанкам, что они не на ту напали! И на весь торговый зал громко, словно со всего размаху, жёстко бросила им: “Женщины, как же вы обделены судьбой, коль вам больше делать нечего, как только копаться и копаться в чужом грязном белье?.. Неужели не противно? Ведь большей гадости и придумать трудно!.. Если вы, бездушные, жестокосердные, хотя бы ещё раз при мне плохо скажете о моём муже, то, предупреждаю заранее, я за себя не отвечаю!..” После моих слов в магазине повисла такая глубокая тишина, что показалось, будто время остановилось... Наконец, продавщица, от удивления округлив глаза, словно онемевшая, молча обслужила меня вне очереди, да так быстро, что сплетницы даже ртов не успели раскрыть!
Душой глубоко обрадовавшись смелости, нет — мужеству дорогой жены, Анатолий Петрович всё же спросил её:
— Ну, а почему же тогда ты так расстроилась? Ведь смогла же из короткой, словесной стычки победительницей выйти!
— Да потому, что они в самом деле считают меня виновной в распаде твоей бывшей семьи! Но ведь это совсем не так!
— Не так! Я развёлся с первой женой задолго до твоего приезда! Но ты должна понять, что, во-первых, на каждый роток не накинешь платок, во-вторых, — ничего нет страшней тупой зависти!
— А при чем тут это? Никак не пойму!
При том, что по сравнению с ними, извини, обабившимися, — привыкшими одеваться абы как, словно с одного плеча, в невзрачные кофты, тёмные, не всегда хорошо выглаженные юбки, выходить из дома на люди в обыкновенных растоптанных тапочках, ты, пусть просто, но с художественным вкусом одетая, с сверкающими от чистоты волосами, благоухающая французскими духами, в импортных туфлях на высоких каблуках выглядишь самой настоящей королевой!
— Разве это плохо?
— Прекрасно! Но твои-мои посельчанки, как бы внешне небрежно ни выглядели, остаются женщинами, которые в душе тоже жаждут быть красивыми, но по многим причинам, порой даже не зависящим от них, не могут этого сделать или просто настолько ушли с головой в хозяйские хлопоты по дому, заняты воспитанием своих многочисленных детей, что и не хотят... В любом случае, твое умение недорого, но весьма эффектно одеваться, твоя ухоженная красота для них — оскорбляющий их самолюбие вызов! Ведь никто из них никогда не признается в своём неряшестве, никогда! Но поверь, пройдёт некоторое время, и они же будут своим подрастающим дочерям тебя ещё в пример ставить! Что же касается меня, то какой правды или справедливости я могу ожидать в этом почти “родном” посёлке, где каждый пятый человек является если не близким, то дальним родственником моей первой жены? Абсолютно никакой! Вот такой расклад, по крайней мере на сегодня, моя родная.