А затем, чтобы, по крайней мере, не стать очередным директором-неудачником, а если и оказаться таковым, то со светлым сознанием, что всё посильное сделал на совесть и могу, не отводя стыдливого взгляда, смотреть прямо в глаза людей. Неважно — знакомых или незнакомых, ибо от себя никуда не скрыться и не сбежать! Это порой невыносимо трудно, не каждому по плечу, а значит, с того, кто более крепок духом, должен быть и спрос двойной!.. Или тебе половина — и мне половина? А если человек заболел, и его с ходу заменить некем, так что же? Бросать довольно далеко продвинутое дело по принципу “моя хата с краю, ничего не знаю”? Нет, в решении серьёзных вопросов так не пойдёт! И не потому, что совесть не позволяет, а потому, что иначе всем нам, так сказать, “винтикам” в огромном государственном механизме, в печальном итоге — пшик с маслом, а единственному Отечеству — полный крах! Но это ведь невозможно! Верно! Вот и гори своим трудом, как речной костёр на шальном ветру, но не сгорай до конца, чтобы, отдохнув, восхитившись тем, что сподобился наворотить на радость людям, вновь приступить к дорогому труду, только ещё с большим напором, с вдвойне неистовым огнём и, быть не может, чтобы удача изменила тебе!”
Однако как же слаженно шла работа на лугах, словно качественные часы: трактористы навесными, стрекочущими, как полевые кузнечики, косилками с двухметровыми стальными полотнами, по которым с бешеной скоростью взад-вперед хлёстко бегали режущие сегменты, круг за кругом, валили разнотравье, среди которого своим ростом и красотой выделялся осот, словно разлившийся огромным зелёным озером, цветущим желтыми и белыми цветами. А тут ещё три дня назад скошенную траву, что просохла и была собрана в пышные валки, ловко и быстро складывали в крупные копны крепкие плечистые мужики в свободных белых рубахах навыпуск, в широких холщовых брюках, заправленных в кирзовые сапоги, с повязанными белыми кусками материи головами для защиты от солнечного удара. Другие работники, ещё поздоровее, с конных волокуш метали сено в островерхие стога, устраиваемые прямо на тракторных санях, изготовленных из ошкуренных бревен, чтобы зимой на подвозке этого первосортного, богатого каротином корма сэкономить и время, и деньги. “Умно придумано, ничего не скажешь! Эх, самому бы пометать во всю свою молодецкую силу! Да, увы, увы — некогда!” — то ли с грустью, то ли с радостью, вспыхнувшей в душе от ладно начавшейся страды, вновь довольно подумал Анатолий Петрович.
Повернувшись, уже было хотел садиться в машину, но невольно замер: в ста метрах от него, выйдя из одного поворота и, ровно пробежав с полкилометра, входя в другой, ещё более крутой, несла свои свинцовые воды таёжная река. Поверхность её довольно широкой ленты, то и дело петляющей между низкими берегами, поросшими светло-зелёным, непролазным тальником, хоть и была гладкой и прозрачной, как хорошо промытое стекло, так ярко и сильно серебрилась на солнце, уже вошедшем во вторую половину пронзительной синевы неба, что невольно казалась покрытой густой морщинистой рябью, в которой даже не было видно глубоких отражений редких, белых-белых, как первый снег, кудлатых, плывущих бесшумно во всю высь облаков. От природной речной красоты восторженно захватило дыхание, сердце в упоении забилось часто-часто, словно на первом свидании с любимой девушкой.