Расстояние от Ленска до Якутска в одну тысячу километров Ан-24, надёжный пятидесятиместный, с рядами сдвоенных кресел по бортам, преодолевал за два с половиной часа. Времени было достаточно и вздремнуть, и привести мысли в порядок, а если попадётся разговорчивый попутчик, то и обсудить с ним интересующие обоих жизненные вопросы, поднятые вездесущей печатной и электронной прессой. В самолёте Мария села у иллюминатора с небольшими раздвижными серыми шторками, а Анатолий Петрович — рядом с ней. Зная, что жена боится летать, стараясь придать ей уверенности, он взял её от тревоги враз похолодевшие, почему-то влажные руки в свои, нежно сжал их и как можно спокойней, твёрдым и вместе с тем трогательным голосом уверенно произнёс:
— Знаешь, дорогая, мне одна врач-ясновидящая как-то предсказала, что я доживу до глубокой старости! Ну, а раз ты летишь со мной, то ничего плохого в полёте, ну, никак произойти не может!
— И ты ей в самом деле веришь?!
— Как себе! По крайней мере, многое, что я от неё услышал, со временем в точности сбылось! Так что не волнуйся! Закрой глаза, постарайся скорей внутренне расслабиться и уснуть!
— Хорошо, милый!
Сам же Анатолий Петрович в полёте, особенно не слишком продолжительном, никогда не спал. Всегда голова была забита если не производственными, то творческими мыслями, да и поразмышлять вообще о жизни никогда не мешало. В этот раз, поглядывая не без тревоги на Марию, с закрытыми глазами замершую в кресле, он, ясно ощущая, как её руки потеплели, вдруг в глубине своей вечно мятущейся души почувствовал к ней такую глубокую нежность, такое умиление её девичьей красотой, а вместе с тем и какое-то необыкновенное, сводящее с ума желание близости, чего прежде с ним в самолёте никогда не бывало, что, часто задышав, даже глухо простонал. И, как мыслящий человек, не мог не задаться вопросом: “Что это происходит со мной?..”
А разум выдавал на-гора всё новые вопросы: “Естественный страстный порыв молодого организма к красивой женщине или всё-таки, наконец, я снова полюбил? А разве страсть и любовь — это не одно и то же?” Пытаясь хоть как-то ответить на них, он подумал: “Лет десять назад я бы тотчас сказал, что так и есть! Но сегодня, когда столько пережито, столько передумано, так намучился я, так настрадался, говорю: совершенно разные чувства! Но нет выше счастья, когда они, в конце концов, соединяются воедино! Я могу ещё сколько угодно гадать, полюбил ли я, как никогда, солнечно, возвышенно, но несомненно то, что моя Мария — именно та женщина, которую я искал всю свою мужскую жизнь!..” От этого, можно было смело сказать, судьбоносного заключения на душе у Анатолия Петровича стало так светло и легко, будто ему только что, наконец, удалось ответить на один из самых древних и сложных на свете вопросов — бессмертный шекспировский: “Быть или не быть?”