И почему они все так удивлены этому факту?
– А как же страх из детства? – подает голос Эмма, словно прочитав мой немой вопрос в глазах. Вот оно как значит! Страх…
Черт, Настя, не могла придумать что-то другое!
– Пришлось… – бросает на меня тяжелый взгляд Илья, – научиться ради Насти. Как по-другому я мог ее очаровать? Она из этого клуба не вылезала практически. Либо подиум, либо конюшня. Я пошел по пути наименьших потерь, – ухмыляется Сокольский. – С ней история с очаровательной улыбкой и букетом, как с другими, совершенно не прокатывает.
– Хм, да-а-а… я как-то предпочитаю более активные ухаживания, – тяну время, думая, что ляпнуть бы еще, только чтобы окончательно нас не закопать. – Кстати, его первый урок был самый забавный. У нас дети так лошадей не боятся, как их боялся Илья. Буквально на пару метров его было не заставить подойти. А это его падение практически в кувырке с коня, у-у-у...
– Ну, спасибо, Загорская, – шепчут мне сквозь зубы.
Да уж, неудачный выбор, мысленно он мне уже свернул шею.
– Ну, а что скрывать-то? Все мы когда-то это делали впервые, – немного нервно улыбаюсь Илье. – Зато благодаря твоему эффектному полету с коня я тебя тогда и заметила, любимый, – глажу ладошкой по щеке Сокольского, словно кота против шерсти. – Это была судьба.
– Боже, сын, ты себе ничего не сломал? – хватается за сердце Эмма. – Зачем ты туда вообще пошел?
– Только свою гордость, мама, – машет головой Илья, – любовь, как видишь, творит странные вещи. Но зато теперь я наездник хоть куда, – посмеивается Илья, похоже, смирившись с тем, что сказанного не воротишь. – Все ради любимой Насти, – говорит с улыбкой, и я накрываю его руку своей, вроде как стараясь извиниться.
Хотя – ехидничает внутренний голос – он передо мной извиняться никогда не торопится.
– В общем, тот день я предпочел бы забыть. Свое общение мы продолжили с Настей в тот день в кафе. Ну, а там уже все быстро закрутилось, завертелось, и я не успел опомниться, как пропал. Очнулся, стоя на одном колене с кольцом в руке, – быстро тараторит Илья, сворачивая тему. – Вот так.
– Хм… – хмыкает Каролина. – А как ты…
– А “как я”, этот рассказ мы оставим на другой день, племяшка, – подмигивает Илья, и Каролина безразлично пожимает худенькими плечиками.
– Ну, и ладно, не очень-то и хотелось.
Ну, нам вот точно.
Дальнейший обед мы продолжаем за совершенно ничего не значащей беседой то о погоде, то о природе. В общем, наконец-то что-то далекое от опасных тем: знакомства и нашей истории любви.
Каролина, быстренько умяв обед, снова под недовольный возглас “бабули” уносится, совершенно не имея интереса к долгим “взрослым” застольям, после чего Эмма больше не допытывается и вообще сидит тише воды, ниже травы, только поглядывая на меня изредка, а мужчины погружены в рабочие вопросы. И я вполне могла бы расслабиться и наслаждаться вкуснейшим десертом, если бы не ладонь Ильи, которая все еще лежит на моей коленке и убирать которую, он, похоже, не собирается. А когда, чуть сдвинув ладонь вверх и бровью не ведя, большим пальцем начинает выводить какие-то незамысловатые узоры на моем голом бедре, я перестаю дышать и молю всех богов, чтобы эта пытка быстрее закончилась. С каждым его движением – и он, гад, этим явно наслаждается – жар растекается по венам вместе с кровью, будоража ужасно неуместные и запредельно неправильные мысли по отношению к нему и его рукам. Не знаю уж, что это, душевный порыв или изощренная месть за “падение”, но в итоге, я не выдерживаю и, подскочив с места как ужаленная, с пылающими щеками, на ватных ногах, оставляю семейство в его тесном кругу. Уже на выходе, ловя довольный смешок Сокольского и оборачиваясь, мысленно шиплю от злости, потому что он улыбается, ну,уж слишком победно и сияет ярко.