Мама выдохнула сквозь зубы, до белых костяшек сжав тонкие пальцы в кулачки.
— Не смей разворачиваться и уходить! Я еще не закончила! — зло выкрикнула она.
Чуть подавшись вперед, я едва не обнаружила свое присутствие. Вновь бесшумно отпрянула и прижалась щекой к гладкой красноватой древесине, оставаясь невольной свидетельницей этой странной и пугающей сцены.
Незнакомец что-то тихо ответил, но я, завозившись под столом, не расслышала.
— Ты жалок в своих признаниях! Если бы в них была хоть крупица истины, ты доказал бы на деле свои чувства…
— Я был готов на всё ради тебя! Верил, что будешь моей. А ты лишь искусно разжигала во мне эту болезненную страсть.
— Твоей?! Что за глупые фантазии! Пожертвовать статусом, репутацией? Запятнать себя связью с изгоями? Ради чего?! — Голос мамы сочился неприкрытой злобой. — Ты не смог дать даже то малое, что было мне нужно. Я сожалею о каждой минуте, что так бездарно потратила на тебя!
Мебель вокруг мелко задрожала. Незнакомец несколько раз шумно вдохнул и выдохнул.
— Какая ты лживая! Надеюсь, мы больше никогда не встретимся, — процедил он.
Расписная ваза сорвалась со своего места и полетела в сторону дверей. Грохот разбившегося фарфора заставил меня испуганно сжаться под столом. Сердце лихорадочно забилось. Никогда прежде мне не доводилась присутствовать при шумных ссорах и скандалах. Предчувствие беды ледяной рукой сжало горло.
Я услышала, как незнакомец развернулся на каблуках и зашагал прочь. Его шаги отдавались гулким эхом, удаляясь в сторону мраморной лестницы.
Мама застыла в секундном замешательстве, разглядывая цветные осколки, а потом внезапно сорвалась с места и побежала вслед за мужчиной.
— Каждый день своей проклятой жизни ты будешь сожалеть об этом! Ничтожество! — гремел ее голос в холле.
— Уже сожалею. — Донеслось холодное эхо с первого этажа, за которым последовал оглушающий грохот.
От пронзительного крика мамы похолодела кровь. А затем наступила гнетущая, вязкая тишина…
* * *
Я снова и снова прокручивала в голове этот кошмарный сон. И угораздило же ему присниться накануне Весеннего бала! Хотя это даже и сном не назовешь — скорее воспоминанием. Мое последнее воспоминание о маме.
С того злопамятного дня прошло уже двенадцать лет. Двенадцать, наполненных одиночеством, смутными догадками и яростным желанием разобраться в случившемся, лет!
Тяжелее всего было в интернате для девочек Тотенбур-Хол, где я провела первые годы после трагедии. Отец исчез в тот же вечер, когда погибла мама, хотя я готова поклясться, что видела его той ночью в нашем доме. Формально моим опекуном стала леди Беата, сестра отца, но первый и последний раз я видела ее, когда меня отвозили в приют. Тетушка держала мою дрожащую руку и ласково гладила по голове, пока сэр Роберт, ее супруг, в привычной властной манере о чем-то разговаривал с наставницей.