я готова мыться кипятком, лишь бы выжечь воспоминания о прикосновениях. Только воспоминания эти не между ног. Они в голове, и оттуда их не вытравить. Тут уж Ротканов прав, чего уж.
Больнее всего то, что я неоднократно представляла, как это может между нами произойти. И тогда, в школе, да и сейчас, чего греха таить. Но это были лишь фантазии, принадлежащие только мне одной мысли.
Тогда в машине Лекс промолчал, но возле самого дома сказал одну вещь.
— Ты не должна винить себя, Ирландо. Короткие юбки и призывные взгляды — это всё отмазки мудаков. Если ты сказала ему «нет», то неважно, как ты его сказала. Это было «нет». И точка. Запомни: в насилии всегда виноват насильник.
Этот странный парень, сотканный из противоречий, для которого и самого чьё-то «нет» — пустой звук, но, как оказалось, только не в этом, именно он и его слова позволили мне не свалиться в самобичевание, не искать причину в себе.
Но как быть со всем этим теперь, когда я буду видеть его каждый день? Снова слышать голос и видеть те самые руки, которые… Это будет невыносимо.
Я молча поднялась и на деревянных ногах направилась к двери, услышав в спину напоминание о близкой дате. Главное, контролировать дыхание, сконцентрироваться на нём хотя бы до лифта, хотя бы до того момента, как я, пусть и ненадолго, останусь одна. Ведь эта роскошь скоро станет мне недоступна.
37
Я глубоко вдохнула и одёрнула платье. Заправила непослушную прядь за ухо.
— Анют, ты где там, доча? Надо уже на стол всё ставить, времени уже сколько!
— Иду, мам! — отвечаю как можно более бодрым голосом.
Родителям незачем знать всего. Они и так были шокированы новостью. Мама расплакалась, а отец тактично уточнил, не залетела ли я. Только дедушка промолчал, да посмотрел внимательно и серьёзно.
Позавчера я собрала себя в кучу, после того, как несколько часов прорыдала. Позвонила знакомым юристам из Москвы, чтобы проконсультироваться. А вчера утром явилась к Ротканову. И поставила свои условия. Если так хочет прикрыть зад, то пусть даёт мне гарантии, пусть сначала подпишет соглашение, в котором обязуется полностью оплатить деду лечение и реабилитацию. Выбора мне всё равно не оставили, так что хотя бы дедушке полноценную жизнь выторгую.
Игорь Евгеньевич сказал, что всё должно быть по традиции, и сегодня меня приедут сватать. Господи, ну что за дикость. Тем более уж в нашей ситуации.
Я ещё раз глубоко вздохнула, расправила несуществующие складки на своём светло-голубом платье и вышла к родителям. Папа что-то обсуждал с дедушкой, которого отпустили домой на несколько дней перед отлётом, мама заканчивала приготовления к встрече гостей. Наверное, если бы всё это происходило как должно было бы, по любви и по согласию, я бы летала от радости. Волновалась, нервничала, но летала. И я понятия не имею, как смогу выдержать весь этот жуткий вечер, этот фарс. Как смогу смотреть на Должанова, его родителей. Как постараться сделать так, чтобы мои родные остались в неведении? О чём вообще мои родители будут разговаривать с Ромиными? Я не капли не стыжусь, что мы из иного сословия, но не хочу, чтобы мама и папа чувствовали себя не в своей тарелке, находясь при этом в собственном доме. За деда я не переживаю, он кого угодно на крючок возьмёт, тот хоть бы ни о чём не догадался.