Всякий, кто не верит в будущую жизнь, мертв и для этой.
(с) Иоганн Вольфганг фон Гете
Лиса всегда плохо разбиралась в мужчинах. Ее муж, который стал бывшим незадолго до ее гибели, но все равно так и остался для нее единственным и неповторимым, мне никогда не нравился. Слишком мягкотелый, но при этом самоуверенный. Мелкий карасик, мнящий себя нарвалом. Почему-то сестру как раз на таких и тянуло. И я ни разу не спрашивала ее мнения о моих ухажерах — хотя что там, все и без слов было понятно, — но отчего-то сейчас задумалась, что бы она сказала о Велесове.
Наверное, велела бы мне бежать от него без оглядки. Настоящая сила ее пугала. А я бы привычно не послушалась и сделала все наоборот. Впрочем, и без сестринских советов никуда бежать я не собираюсь.
Я живу в лего-доме уже неделю и с каждым днем все меньше понимаю себя. Глеб, Никита, Яновна и приходящая прислуга воспринимают мой статус добровольной пленницы как должное; Велесов позволяет свободно передвигаться по дому и территории, периодически выгуливает в город и каждую ночь целует так страстно, что по утрам у меня дрожат коленки. Я давно не девочка, но, кажется, только с ним начинаю осознавать истинные возможности секса. Мы много говорим, но о каких-то отстраненных вещах. Я рассказываю о сестре, Велесов о своих родных, но все больше скупо, будто сам их толком не знает. И в гости к нему за это время никто не наведывается.
Один раз я спрашиваю его про брюнетку с зонтом и, полюбовавшись искренне недоумевающим лицом, успокаиваюсь. Велесов даже имя ее вспоминает не сразу, а на остальное мне плевать. Но ему мой интерес явно льстит. Никогда не понимала, что приятного в ревности.
Вообще, отношения у нас складываются странные. Да и никакие это не отношения. Я просто здесь. Рядом. Пытаюсь не врасти в этот дом, в этих людей, а главное, в Велесова, потому что выкорчевываться потом будет сложно. И треклятый красный блокнот я нарочно не убираю с прикроватной тумбочки, чтобы смотреть на него и помнить о дне, когда все закончится.
Вчера Велесов узнал, что я отнюдь не русая. Мне так и не хватает духу закрасить волосы намертво, перебиваюсь тониками, но долго они не держатся, и вот очередной сдался шампуню и воде, вскрыв истину.
— Рыжая! — почти обвиняюще воскликнул Велесов, когда я вышла из душа.
А потом полночи накручивал пряди на пальцы, нюхал и все норовил попробовать на вкус.
— Зачем? — спросил коротко, но я поняла, о чем речь.
— Не хочу видеть в зеркале сестру.
— Рыжина у вас тоже наследственная?