— Это невозможно, милая, — покровительница все еще пыталась быть вежливой, но я видела, как бешенство мелькает в ее глазах. Чувствую не жить мне, после снятия проклятия с нагаасуров. — Этот мальчик давно мертв, душа вылетела из тела. Зато у тебя осталось еще три мужа.
— Которые тоже могут погибнуть, спасая твою жизнь, — намекнула Алексина.
Запустила руку в светлые волосы мужа, перебирая пряди и пытаясь успокоиться.
«Кому я ставлю условия? Бессмертным богам, которые играют нашими жизнями?»
С другой стороны, им без моего согласия не спасти расу, а у меня есть еще одно преимущество. Смертельное я бы сказала.
— Если я не погибну раньше. Случайно выпаду из окна. Или прямо сейчас поскользнусь и прямо грудью на наросты. — И едко уточнила: — Род прервется.
— И ты на это готова? — прошипела не хуже змеи покровительница. Все-таки с сестрой у них есть кое-что общее.
— А она мне нравится, — Алексина неожиданно улыбнулась. — В моих женщинах такого уже нет, а твои все еще отстаивают свое до конца. Я поищу душу, а ты залечишь тело, — она кивнула сестре и исчезла, словно ее тут и не было.
— Я не могу влиять на эту расу, без вместилища, — напомнила покровительница, прищурившись.
— Я согласна, если Кэйташи будет жить.
Богиня кивнула, поджав губы. Представляю, как ей все это не нравится. Какая-то смертная ставит условие. Быстро вздёрнула меня на ноги, пока я не передумала и коснулась ладонью вновь проявившейся метки.
Вспыхнувший огонь ослепил, оглушил и кажется сжигал изнутри. Последнее, о чем я успела подумать это о мужьях. Будет грустно, если за мое нахальство меня убьют, а им придется последовать за мной.
* * *
Внутри все еще плескалась расплавленная лава, но теперь я хотя бы была в сознании. Могла дышать, чувствовать и мыслить. Тело слушалось плохо, и я совсем не удивилась, осознав, что лежу на дне пещеры. Глубокая яма, усыпанная камнями, которую я поначалу приняла за пропасть, прекрасно скрывала божественное вмешательство. Если, конечно, Алексина не замедлила время, как во время моего падения. Рядом едва слышно раздавалось сопение, и я слабо улыбнулась. На большее сил не было. Так что эта улыбка совсем не отражала то светлое чувство всепоглощающей радости, которое грело душу. Почему-то и мысли не возникло, что сопеть может одна из богинь. Глаза болели, словно в них песка насыпали, но, немного проморгавшись, смогла увидеть мужа, лежащего рядом. Грудь, испачканная кровью, чуть вздымалась, на бледных щеках медленно появлялся румянец.
— Жив, слава тебе богиня милостивая! — обрадовалась я.